Последнее место, где я должна находиться — это отель «Авангард», где регулярно останавливается Борис. Это царство богатства и шика, которое заманивает любителей показать, насколько их кошельки забиты деньгами. Так же, как Борис показывает мне, насколько моя зависимость от него губительна.

Интересно, чего он добивается? Что я лягу, раздвину ноги и буду просто принимать все то унижение, в которое он любит меня окунать. С головой. Так, чтобы захлебывалась. Да еще и добавки просила. Буду рядом с ним во время очередного убийства неугодного человека?

Может быть, стану убивать сама, как Иван?

Почему Борис не оставит меня в покое?

И я стою здесь, отделенная от своего палача дверью с резным рисунком, и смотрю вниз.

Красный ковер.

Уже мерещится, что это кровь растекается под моими ногами. Море крови, в которой погрязну и я. Пороке, что поглотит меня окончательно…

Но у меня еще есть возможность сопротивляться.

Я могу начать с нуля. Уехать. Пропасть из города.

Бог с ним с театром, разве не важнее просто быть гордой и прекрасной птицей феникс, возродившейся из пепла аморали, чем попугаем, сидящим на привязи и повторяющим за хозяином самое простое…

Я зависима, я наркоман. Больше всего на свете я хочу зайти туда и просто остаться собачкой возле своего хозяина. Примкнуть к тьме и стать единой с любимым.

Тяну руку к двери и, кажется, что вижу сквозь нее. Вижу Бориса и его желание, что окутывает меня. Обжигает каждую клеточку. Когда, когда это началось. Когда моя жизнь, мое настроение стало настолько зависеть от него. Почему даже на расстоянии я думаю о нем? Почему я не нахожу сил сопротивляться. Потому что знаю, это неизбежно. Знаю, что нет ничего сильнее, чем мое желание быть с ним, его желание обладать мною. И нет этому причин. Нет логики. Может все дело в страхе перед ним. Может быть он им питается?

Но если это неизбежно, если так или иначе я встану перед ним раком, то есть смысл пожить для себя. Хотя бы чуть — чуть. Подышать перед смертью. Наесться перед очередной голодовкой.

Именно поэтому шагаю назад. Словно отмагничиваюсь, с трудом. С болью в груди.

Двигаюсь все дальше. Снова и снова, пока дверь, что должна была ввести меня в запретный мир, не скрылась за поворотом, а я сама махнула по лестнице вниз.

И только на улице, пробегая по все еще заснеженным улицам все дальше и дальше, я ощущаю себя свободно. Я могу бороться, у меня есть силы противостоять фантазии, что Борис собой олицетворяет.

Останавливаюсь перевести дух, облокачиваюсь на перелила, смотря в морозную даль реки, как вдруг в пуховике жужжит телефон.

И я по боли в груди знаю, кто это. Оборачиваюсь, но не вижу никого. Преследования нет. Неужели он меня отпустит? Устал догонять.

"Ты не от меня бежишь. От себя".

"Я не хочу быть с тобой", — пишу трясущимися пальцами, смотрю по сторонам. Если что, можно рвануть и остановить машину. Можно успеть взять такси.

"Сама ко мне придёшь".

Нет. Нет. Никогда…. Сама никогда.

Но как бы я ненавидела свое к нему чувство, как бы не смеялась над его заявлениями, он ведь заставил, он вынудил появиться у него в офисе, пылая гневом ровно через неделю.

Через чертовы семь дней моей свободы.

Но обо всем по порядку.

После прогулки по весеннему Новосибирску я расслабилась. Ведь он сказал, что я должна прийти сама, а значит преследовать не будет. Так уж вышло, что страх отступил и очередная премьера в театре этому поспособствовала.

Я сыграла Каренину в экспериментальной работе Шолохова, в которой на нас были бежевые комбинезоны, создающие иллюзию голого тела. Это было опасно, пошло, но безумно красиво.

Я до последнего ждала, что ворвётся Борис… Появится, утащит меня со сцены, изнасилует прямо в зрительном зале.

Но он не объявился, а спектакль вызвал ажиотаж…

Но именно в день спектакля, когда родители должны были порадоваться за меня, преподнести букет и пожелать удачи, они сообщили, что квартиру у них грозятся забрать.

Отец попался на любви к быстрой наживе. Теперь квартиру, что они смогли купить в ипотеку, могут отобрать. Машина уже в залоге и помимо этого требуется выплата огромной суммы.

Быть выгнанным на улицу, когда тебе уже за сорок, это почти как потерять ориентир в темноте. Как потерять карабин, пока лезешь по скале. Страшно, неприятно, порой смертельно. Именно так можно стать бомжом. Как я не кричала, как не ревела от глупости моего отца, что испортил мне праздник, все было бесполезно. Да и когда слезы помогали делу?

И я, конечно, говорю родителям, что мы будем снимать квартиру вместе. Но такое резкое ухудшение дел отца не оставляет меня равнодушной.