И меня несет.

Хочется покориться. Хочется обладать. Этого мужчину хочется оседлать и быть покрытой.

Стоит нам остановиться, Борис рукой сметает все со стола и укладывает меня под звон падающих тарелок и бокалов.

И вдруг уходит, лишь сказав:

— Не двигайся.

Дышу часто. Волнуюсь. Трепещу. Прижимаю руку к сердцу, но замираю, слыша звон молнии. Господи, остановись. Нина. Или просто покорись тому, кто так давно пленил твое тело. Купил с потрохами душу, сковал сердце колючей проволокой. По шее пробегают пальцы, надавливают в ямочку на горле, и тянутся ниже.

Ниже, к декольте.

Две крупные ладони с квадратными ногтями накрывают грудь, мягко сжимают.

Даже через ткань чувствую, как пальцы сжимают ноющие соски, и мои руки сами тянутся к животу. Дальше. К месту, что уже неприятно, постыдно мокрое.

Стоит открыть глаза, как я задыхаюсь от представшего надо мной Бориса. Он стоит невероятно огромный. Могучий, неукротимый жеребец, принадлежащий только мне.

И нужно прийти в себя, сказать, что это неправильно. Что я пришла сделать массаж. Ведь такой был уговор…

И я пытаюсь, правда пытаюсь поймать разумную мысль…

— Женя… Женя говорит, тебя хотят убрать… И то, что ты приехал из-за мэра Новосибирска…

— А ты думала из-за тебя?

— Да, — скрывать причин нет.

— Ты не центр Вселенной… Ты маленькая дрянь, на которую у меня нет времени.

— Но ты здесь, — сладко тянусь, пальчиками глажу его руки, свой животик, и мягко задираю юбку… — Ты не боишься умереть… Из-за меня.

— Плохо, что не боишься ты… — хрипит Борис, с силой сжимая мою грудь и сдвигая ткань в сторону. Я раздвигаю ноги шире, чувствуя почти ожог от прикосновения его рук к чувствительной коже.

Боже… Да!

— Может быть ты недостаточно пугаешь? — шепчу иронично, дерзко, страшась, взбудораженная от того, что последует за этим вопросом.

Слышу почти рычание, сквозь зубы. Рука в волосах, во рту уже язык, а я слышу, чувствую кожу прохладного ремня на коже шеи…

Боже.

Дыхание перехватывает. Возбуждение бурным потоком заполняет вену. А тело под давлением ремня скользит по гладкому столу.

Язык оставляет мой рот одиноко задыхаться.

Но ровно до того момента, когда губ касается горячая влажная головка. Толкается глубже, и я приоткрываю глаза шире, чтобы принимать плоть в рот, несмотря в напряженное, ужасное в своей красоте лицо Бориса.

Ремень сильнее стягивает мне горло, но я продолжаю втягивать щеки, принимая член глубже. Вспоминая, как часто я это делала, вспоминая, как правильно нужно это делать. Но медленный темп Бориса не устраивает. Он стягивает концы ремня и буквально натягивает мой рот на себя. После того, как я почти задыхаюсь, отпускает с громким влажным звуком. И, даже не изменившись в лице, с силой загоняет член обратно.

И пока он мучает меня, наказывает за дерзость, я глажу себя между ног, раздвинув их как можно шире, растворяюсь в диких ощущениях похоти и порока.

Они поглощают меня в темпе того, как часто в горло толкается член, вены которого я чувствую языком. Они набухают все сильнее. Плоть деревенеет. Воздуха все меньше. В груди рвется от частого стука сердце.

И я почти умираю, глажу между ног все резче, стягивая чувства в тугую пружину. Она стреляет во мне ровно тогда, когда в горло бьет тугая струя знакомого терпкого вкуса. И я захлебываюсь, а Борис держит меня до тех пор, пока я не проглочу все до последней капли. Пока волны оргазма с меня не схлынут.

Борис освобождает меня, подтягивает брюки и идет в сторону телефонной трели.

Я даже не слышала ее. Просто умирала под резкими движениями бедер, которые помогали толкать член глубже.

— Да, — отвечает Борис, и я смотрю на его мощную фигуру сквозь цветные пятна в глазах. — Поднимайся.

Кто? Куда? Я прихожу в себя и вижу, как Борис забирает с кровати небольшую сумку и идет ко мне. Становится так близко, словно планирует снова подвергнуть наказанию.

— Веди себя хорошо, никуда не влипай, — говорит он. Смотрит жестко. Большим пальцем стирает влагу с губ. Давит. Приближает лицо. — Следующий месяц я не смогу тебе помочь, понимаешь?

— Даже не позвонишь? — спрашиваю тихо, руками обнимая его за шею.

— Чтобы не подвергать тебя опасности. И помни, Нина. Что бы не произошло дальше, ты будешь принадлежать мне…

— Вот теперь ты меня пугаешь, — смеюсь неловко, ощущая, как путаются мысли.

Как хочется утянуть его в кровать, лежать, разговаривать, слышать ответы на вопросы. Сейчас он бы мне ответил. Чувствую, что он сдается своим эмоциям по отношению ко мне.

— Порой мне кажется, что тебя не способно напугать ничего, — высказывается. Потом жадно целует он меня и резко отлепляет от себя руки.

Именно в этот момент раздается стук в дверь.

Я дергаюсь, ежусь от холода и успеваю обнять себя именно в тот момент, когда дверь открывается и на пороге появляется…

Иван.

Он холоден и строг, а его костюм, как всегда, серый и безжизненный. Он не смотрит на меня, и от этого мне становится еще хуже. Внутри свербит стыд, и я сглатываю, пока Борис идет к двери.

— Все сделано? — спрашивает он, и Иван кивает:

— Нам лучше поторопиться. Вертолет уже ждет.

Борис уходит не оборачиваясь, а Иван бросает на меня один единственный взгляд. Нечитаемый. Но после него мне кажется, что в горле у меня плещется не вкус спермы. А яда.

Как долго за дверью стоял Иван, московский заместитель Бориса. Это его я вынудила признаться в симпатии ко мне. Украла пистолет, поцеловав. Это он оставил ключи в машине, чтобы я уехала. И я не знаю, что это было. Жест доброты или четко спланированная операция… Я не думала о нем. О Борисе все время, а Ивана ни разу не вспомнила.