— Скажи, чем вы занимаетесь? — откидывает его смущение Николь, как что-то не столь важное, и смотрит прямо, пока его улыбка медленно стекала в норму обычности.

— Тебя интересует наша будничная жизнь? — брови парня приподняты от удивление и лёгкая обескураженность. Николь Тёрнер не отличается любопытством, а на их компанию и вовсе, кажется, повесила ярлык «безнадёжность».

— Нет. Меня интересует тот бред, что я увидела возле вонючего клуба.

Не забыла ту ночь и ярость Нэйтена в глазах. Тогда она впервые была напугана. Тот пылающий огонь — Инферно — поглощал. А она сама прикоснулась, так до сих пор и оставив на губах от него клеймо. Сама оставила печать их невидимой связи, которую так до сих пор и не воспринимает. Отнекивается, пытаясь доказать, что ничего и не было вовсе.

Было, Николь, было. Помнит жар его губ и стальной привкус.

Что эта за девушка контрастов? От милой девушки до Эльбора* с острыми гранями равно одному морганию век. С непривычки это сбивает со всех мыслей, заставляя их разлетаться, как попрыгунчикам, ловко отлетая от стенок разума. И как Картер привык к этому? Но и Маркус приспособится. Ему нравится наблюдать за ней. Необычная.

Он не спешит с ответом. Разве может вот так легко выдать? Нет, Нэйтен точно открутит ему голову, если она узнает. И всё же они с ним уже сели за эту партию игры.

Принесённый заказ немного разбавляет обстановку, заставляя отвлечься на горячий кофе с мягкой пенкой. Официант чиркает своей фирменно-заученной улыбкой, желает приятного аппетита и, хвала всевышнему, не навязывается излишним обществом. Возможно, действительно сегодня отыграет свои чаевые — заслужил. Он подхватывает поднос, удаляется, пока Николь рассматривала рисунок на напитке. И почему в кофейнях так любят подавать розовую хуй… хрень… розовую хрень? Это сердечко раздражало, так что хотелось просто запустить ложку, словно протыкаешь ножом живой орган, и стереть это, разбивая чашку, чтобы перестало резать глаза, удовлетворяясь разлитой коричневой жижей в осколках — эта картина приятнее для глаз. Пошло всё к чертям, от подобной милости, над которой обычно пищать нормальные девушки, её же выворачивает наизнанку, ещё чуть-чуть, и она задохнётся от блёсток и единорожек на радуге.

Маркус наблюдает, просто разглядывает ту складочку между бровей, когда она запускает ложку и крутит по кругу, стараясь привести к однородности напиток.

— А хочешь сама увидеть?

Процесс, совершаемый девичьей рукой, моментально замирает — перед ним статуя, секундная или ровно настолько, насколько оказалась без движения, пока её взгляд медленно не поднялся из-под опущенных ресниц.

***

Телефон с до сих пор открытым сообщением сжимается в руке до белых костяшек. Старая ранка на губах давно прокусана до крови, и во рту ощущается привычный железный вкус.

Дорога. Всего две проезжие полосы ограничивали его от панорамного окна, которому скоро будет грозить разбиться. Девушке всего лишь стоит повернуть голову и увидит его с пламенем в глазах. Как до сих пор не почувствовала его взгляда, словно под лупой, с прищуром, со всем откликом надрывающейся язвы в душе. Но не смотрит. Не видит. А он внутренне кричит: «Обернись!» Посмотри всего одни раз, чтобы ты поняла, увидела, наконец, его не железное сердце. Оно рвётся, медленно, не спеша, специально причиняя боль неспешным разрывом волокон. Пытка.

И снова идиот…

Всего пара строчек, а он вспыхнул, а увидев подтверждение, пылает и, кажется, собственная кожа начала плавиться до мяса, уже доходя до внутренностей, иначе, как объяснить боль в груди. Его проткнули насквозь ломом и прокручивают, наматывая кишки, до самых тошнотворных судорог. Дурно. Перед глазами плывёт, но он должен смотреть, должен видеть её отчётливо, собирать все её эмоции, что позволяет рядом с тем, с кем сидит за одним столом. Изучит. Запомнит. Будет прокручивать кошмаром. Неприятно даже моргать, словно глаза высохли, а в них ещё и засыпали песка.

Маркус дебил раз решил привести её сюда. Она терпеть не может кофе и всё, что с ним связано. Он бы это знал, если бы действительно знал Николь Тёрнер. Подтверждением служит, когда она отодвигает так и не тронутую губами, не вкушая привкус кофе, кружку в сторону, пока он втирал ей какую-то ересь.

Впервые так беспокоит её фальшивая улыбка — её нет. Куда она её дела? Почему убрала? Верни! Пускай покажет, что ей всё равно! Пускай не будет с ним такой, какой бывает с Нэйтеном Картером!

Разве не слышишь, как хрустит его челюсть, от того, как её сводит?

Не не улыбайся никому, кроме него.

«Пожалуйста, Тёрнер» — стон. Уставший и мучительный стон.

Пускай ему будет всё равно…

Не будет…

«16:00, кофейня на углу».

Маркус.

Экран треснул.

«Ну ты и мразь, друг».

*Эльбор — твёрдый Картерерал, аналогичен по твёрдости с алмазом.

Глава 9

— Эй, т-с-с-с, — кто-то шепнул Николь практически возле уха.

Она поворачивает голову, подмечая свою блудную подругу. По-видимому, та пробралась на корточках в аудиторию — ведь прошло уже почти пол-лекции, и сейчас она с немного придурковатой улыбочкой доставала тетрадь и запустила ручку меж зубов (дурная, кстати, привычка грызть колпачки).

— Ты где была? — шепчет в ответ Николь, но всё же отвернулась обратно к преподавателю, поспешно зарисовав детали схемы, которые успела упустить из-за внезапного появления Мэй. Дурнушка ведь потом опять будет бегать за ней, канюча о помощи, вынуждая её закатывать глаза и сдерживать желание надавать подзатыльников с утверждением «а нечего пропускать лекции».

— Я тебе потом как-нибудь расскажу, — и она хихикнула, хватая свою короткую прядку, закрывая ею глаза, для большей игривости.

Что за чудаковатое поведение даже для такой, как Мэй? Николь хмурится, а затем приподнимает брови. Ладно, если она так решила, пускай будет, но странное ощущение. Она же не из тех, кто сдерживает свои эмоции, стараясь поскорее их выплеснуть, а тут такая загадочность. Умалчивает? Что скрывает? Николь чувствует недоговорённость, и она ей определённо не нравится. Что такого произошло, что резкие и даже режущие изменения в привычности сменили ход действий в поведении Мэй Хэйз? Она, честно, хочет об этом подумать, но и в то же время думает: «А надо ли это?» Её не волнует. Действительно, что там может взбредить в её легкомысленной голове, это её личное дело, а Тёрнер лишь посторонняя.

Подруги — громкое для них слово. Приятельницы, знакомые, просто сидящие вместе девушки. Подруги — искажённая фальшь, прикрытая такими же улыбками. Признайтесь, задумайтесь —