Шрифт:
Закладка:
Церемония возведения Тэмужина на ханский престол улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы), на которой он был титулован Чингисханом. Миниатюра из «Сборника летописей» Рашид ад-дина. XV в.
Другие же, к которым, по-видимому, принадлежал Алтан, сын Хутула-хана, остановились на Тэмужине потому, что он казался им наименее опасным для них самих; они надеялись, что Тэмужин будет послушным орудием в их руках, потому что среди них были лица более знатного происхождения, чем сын Есухэй-батора»[281].
Тем не менее обращает на себя внимание перечисление в конце процитированной клятвенной речи[282] серьезных мер наказания за нарушение принятых обязательств: невыполнение указов и распоряжений хана в военное и мирное время[283].
И хотя подобные договоренности осуществлялись по-прежнему в рамках монгольского обычного права, это, несомненно, свидетельствует об определенном развитии регулятивной системы улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы): «продолжает развиваться, приобретая новый уровень, система запретов, дозволений и позитивных обязываний, (среди которых. — А. М.) позитивное обязывание занимает все больший и больший объем»[284].
И это отнюдь неслучайно. Первостепенная задача, которую Чингисхану предстояло решить в воссозданном им улусе «Хамаг Монгол» (Все Монголы), заключалась в том, чтобы покончить «с необузданным произволом и безграничным своеволием» тех, кто ему подчинился, и водворить закон, порядок, мир и согласие в «улусе войлочностенном», среди постоянно враждовавших между собой монголоязычных родов и племен.
Вот какую характеристику дал монгольскому обществу той эпохи один из сподвижников Чингисхана, тысяцкий Хухучос, который вспомнил о этих жестоких междоусобных схватках:
«Над землей многозвездное небо
вне законов и правил кружилось,
Многотемная рать в поле бранном
с ратью столь же великою билась.
Возвращались с богатым полоном,
пригоняли коней, что в теле.
Не один из нас, многих тысяч,
месяцами не спал в постели.
Вся земля, как и небо над нею,
беспорядочно так же кружилась;
Все и вся на ней слепо боролось,
в жарких схватках сражалось и билось.
Сколь жестокими были сраженья!
И телам ратоборцев усталым
Долго не было отдохновенья,
сна спокойного под одеялом.
Для сомнений мы и для раздумий
не имели ни сил, ни часа,
Ибо время борьбе отдавали,
отдавали силы боям.
Мы вперед и вперед стремились,
отступать приходилось не часто,
И понятья «покой» или «счастье»
незнакомыми были нам»[285].
«Тэмужин по своему собственному опыту знал, как легко в среде кочевников, в степях и горах устраивать неожиданные наезды и набеги; он хорошо понимал, что должен прежде всего озаботиться, чтобы у него было безопасное пристанище, известный, хотя бы кочевой, центр, который мог стать связующим местом, крепостью для его нарождающейся кочевой державы»[286].
В этих условиях вновь избранный хан улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы) первым делом занялся формированием регулярного войска и служб тыла, созданием личной охраны, обустройством ставки.
Обязанности по реализации соответствующего повеления Чингисхана были распределены среди его первых сподвижников и людей, которые примкнули к нему к этому времени, отойдя от Жамухи:
«Чингисхан повелел младшему сородичу Борчу — Угэлэ чэрби, а также Хачигун тохуруну и братьям Жэтэю и Доголху чэрби носить колчаны его[287].
А так как Унгур, Суйхэту чэрби и Хадан далдурхан молвили, что «С едою по утрам — не запоздают, с дневной едою — нет, не оплошают», — поставлены они были кравчими.
Дэгэй же сказал:
«Отары твоих разномастных овец
Я стану пасти лишь по северным склонам.
Так будет ухожен, умножен твой скот,
Что шириться станут хашаны-загоны!
Я каждое утро — не зря говорю! —
Барашка зарежу тебе и сварю.
За это уж ты, Тэмужин, не жалей
Рубца для утробы моей ненасытной,
Да разве прибавишь от ханских щедрот
Когда-никогда хошного[288] аппетитный».
И потому поставлен был он пасти стадо Чингисхана. И сказал младший брат Дэгэя Хучугэр:
«Постараюсь, чтоб в спешке
Менять никогда не пришлось
Ни тяжей и ни чек,
Что скрепляют оглобли и ось
На повозке твоей.
Обещаю, что целыми будут постромки,
У телеги твоей.
Буду мастером я тележным,
Исполнительным и прилежным».
И был поставлен он тележником при ставке Чингисхана.
Все домочадцы — жены, дети[289], а также ханская прислуга — Додаю чэрби подчинялись.
И, назначив Хубилая, Чилгудэя и Харахай тохуруна меченосцами под водительством Хасара[290], Чингисхан молвил:
«Тому, кто на нас нападать посмеет,
Живо снимайте головы с шеи.
А этот надменен и чем-то кичится? —
Руби не по шее — руби по ключицу».
Бэлгудэю и Харалдай тохуруну велено было:
«Табунщиками стать,
Пасти отобранных для войска
Меринов табун».
Тайчудов — Хуту, Моричи и Мулхалху — назначил Чингисхан конюшими при прочих табунах.
Чингисхан повелел Архай хасару, Тахаю, Сухэхэю, Чахур хану:
«Знать все, что деется в родных пределах,
Гонцами быть в сношеньях запредельных»[291].
И приступил к Чингисхану Субэдэй-батор и клятвенно пообещал:
«Как полевая мышь, заботлив,
Все сохраню, чем ты владеешь;
Как ворон, от чужого глаза
Твою добычу сберегу.
Я войлочной попоной стану,
Твоим щитом, твоей накидкой,
Решеткой в юрте стану частой,
Что преграждает вход врагу».
И сказал Чингисхан, обратясь к нукерам Борчу и Зэлмэ:
«Кроме собственной тени моей,
Не было у меня друзей —
Вы стали моими друзьями.
Кроме кобылы моей хвоста,
Не было у меня хлыста —
Вы стали моими хлыстами.
Печаль мою вы развеяли,
Душу мою успокоили —
Доверье царит между нами.
Вы стали первыми нукерами моими,
И да поставлены вы будете над всеми!»
Обратясь ко всем, кто отделился от Жамухи и последовал за ним, Чингисхан сказал: «Удостоившемуся силы и покровительства Всевышнего Тэнгри и Матери-Земли, ко мне вы отошли от анды Жамухи, желая дружество крепить, душою искреннею вы ко мне стремились. Вы, первые мои нукеры, более других должны быть у
