Шрифт:
Закладка:
К клеткам нельзя. К загонам нельзя. Хорошо, что встречается Йолла. Хорошо, что девочка не показывает удивления. Простые распоряжения. Корм для тех, кого она не проводила. Сообщить Мел. Она будет у себя. Нужно выспаться.
Негнущиеся пальцы застёгивают клятые пуговицы. Короткие выдохи — сквозь зубы. Если представить, что у фигуры под водой рыжие волосы — станет только тяжелее.
Старая яблоня — Древо Встреч — упорно противится весне. Выбросила лишь листья, не показала ни цветочка. Из-за корявого ствола доносится заливистый смех Аманды: нойя втолковывает что-то Лайлу Гроски.
— Время соков кратковременно, дорогой, нужно запасаться. Нет-нет, я не сомневаюсь в том, что ты можешь скрасить время моих заготовок. Но вот наберу ли я в таком случае хоть сколько-нибудь трав…
Боги, и эти. Хотя что тут говорить, вольерные спать день-деньской строят глазки посетительницам из города. Гриз старается ускорить шаг.
— Ах, ненаглядная, ты уже вернулась с провожания? — Аманда машет ей из-под яблони. — Янист тебя искал.
Плохо. Плохо, что ей так сильно хочется увидеть его. Ощутить рядом с собой. Прижаться, окунуть пальцы в пламя волос. И жар губ, и запах кожи и мыла с ландышем — творения Аманды — и…
Плохо, что охладилка перестаёт действовать.
Нельзя его видеть. Ни за что, не сейчас. Не после. Это искушение. Грань.
Можно сделать что-нибудь опрометчивое.
Яниста нет перед «Ковчежцем», и Гриз задерживает дыхание, прежде чем шмыгнуть внутрь бывшей таверны. Ароматы дерева и бумаги, прогоревших дров и — ландышей, которые Йолла нарвала и поставила возле Водной Чаши.
Ландышевый дух — и умильное журчание горевестника. Сквор живо интересуется самочкой — недавним трофеем Лайла Гроски с Весенней Ярмарки. Сильфа здорово дичилась в первую девятницу, но теперь смягчилась, внимает из клетки с благосклонно.
— Лапушка-лапушка, — воркует Сквор и пушит перья. — Красавица. Красивая. Сла-а-аденькая. Са-а-ахарная. Медо-овая.
Словарный запас горевестника растёт быстро, и пополняет его явно Аманда.
Гриз поднимается к себе, стараясь не скрипеть ступенями. Не глядеть на полоску света из-под двери комнаты, где обитают Янист и Гроски. Шмыгнуть внутрь, не зажигая светильника. Пусть думает, что она ещё провожает.
Всё равно она неплохо видит в темноте. Да и не нужно ей многое — только холодная вода в тазу. Смыть с кожи зудящую, приставучую весну. Запах зелени и ландышей.
Потом зарыться под одеяло, скорчиться, проклиная одного устранителя и его игры. Вцепиться пальцами в подушку — и пытаться не ждать, и твердить, что никто не придёт.
И повторять — что услышала месяц назад.
«Это только весна, Гриз…»
Дни Дарителя Огня полыхнули в венах, земля набухала соками в ожидании Травницы Пробуждающей, и был вечер, и поцелуи отдались в крови сладким звоном — такие непохожие, скромные и нежные, как первые цветы. Тогда она почувствовала это — поднимающуюся изнутри волну, и подумалось — наплевать, почему бы и нет. И прильнула плотнее, прижимаясь, окутанная запахом весны и первых ландышей, руки заскользили по его плечам, губы соскользнули к виску — чтобы он мог услышать её дыхание…
Он задохнулся, прижимая её к себе, принимая в колыбель рук — но почти тут же отстранил с лицом испуганным и виноватым.
Она слышала, как стучит его сердце. Будто вёсла лодки-беглянки ударяют по воде.
— Гриз, я не… пожалуйста, я… не нужно. Не так, прошу, не… не сейчас.
Глаза потемнели — озёрные омуты, два вирных портала. Сейчас выплеснутся. И она утонет.
— Слишком быстро, понимаешь? Это… слишком быстро, слишком… много. Я не могу принять это.
Волны изнутри накатывают одна за другой. Запах ландыша кружит голову. Почему-то смешно.
— Ты принимаешь меня за леди из первого круга знати? Или думаешь, что мне нужно репутацию поберечь? Говорила же я тебе…
Мне незачем себя беречь. Пастырю Чудовищ. «Лесной девке». Кровавому варгу. У которого вечно не хватает времени.
Он уже научился читать её без слов. Два синих вира упрямо темнеют.
— Ты выше леди. Ты — это ты, Гриз, — он прижимает её исчёрканную шрамами ладонь к губам — и из омутов выплёскивается безбрежное море нежности. — И если ты считаешь, что тебе незачем себя беречь, то я…
«Для чего⁈ — едва не взрывается она в крике, потому что его взгляд — захлёстывающий любовью — пугает. — Для чего ты собираешься меня беречь⁈ Для встреч под луной, свиданий — пальцы к пальцам — скромного шёпота, чтения стихов? Или ты собираешься сберечь меня для храма? Полный Брачный, — и ты связан с кровавым варгом, бездетной уродкой, которая никогда не совьёт гнезда, ты хоть понимаешь, как это всё глупо, хоть понимаешь, что то, от чего ты отмахнулся — это всё, что я могу дать тебе, хоть осознаешь…»
У меня никогда не будет феникса. Так жрицы-брачевательницы зовут тех, с кем делишь жизнь.
Он видит в её глазах это. Отзвуки шторма. Отзвуки крика.
Бережно берёт её лицо в ладони, чтобы она не смогла отвернуться.
— Не равняй меня с ним, — просит тихо. — Мне нужно не это, понимаешь? Нужна ты. Сама ты.
Что делать, когда тебе на ладони протягивают обнажённое сердце? Трепещущее, горячее? Разве можно ударить по нему?
Она прижимается горящей щекой к прохладной ладони. Волны Знака Воды. Ясная голубизна глаз напротив. Внутри потухает пенистая волна — и с ней уносятся слова. Ненужные сейчас.
«Но если это часть меня? Если иначе я не умею, если… мне нужно это?»
— Это только весна, Гриз, — прошептал он, тихо целуя её в лоб. — Весна и её песни.
Янист не придёт.
И это хорошо — для нынешней ночи. Слишком жаркой и влажной. Дурманящей запахом ландышей и комариными свирелями. В такие ночи приходят нежданные гости. Дурные гости с иных троп.
Гриз, часто дыша, смотрит в темноту широко раскрытыми глазами. Сжимаясь от предчувствия. Хорошо, что ты не придёшь, это хорошо, Янист. Не потому, что мне тяжело будет рядом с тобой — и чувствовать твои губы и руки, и противиться весне, бушующей в венах. Но потому что я не хочу, чтобы ты встречался с гостем, который войдёт сюда.
Ночью к Гриз является смерть.
Не та, что в белом, улыбается и пробуждает алый голод в венах.
Ночью к Гриз является смерть варга.
* * *
«Я сегодня… почувствовала, бабуль».
Сухие пальцы в ожогах и шрамах гладят ей руку.
«Ты быстро растёшь, девочка.