Мы вышли в зал. Финал. Достаточно большой, достаточно высокий – достаточно для чего? Единственная достопримечательность зала, кроме, конечно, стен и пола с потолком, всё так же сделанного из единого слитного отполированного куска, нет, просто камня… Камень. Да, достопримечательность зала – камень. Куб шириной два с половиной метра, точно не три. Совсем другой камень. Шероховатый на ощупь, гладкий на взгляд. Светло-серо-зелёный, с чертами, складывающимися в рисунок. Да, шероховатость именно из-за рисунка. Черты как будто нацарапаны, они кривоваты каждая по отдельности, словно чертил первоклашка через полгода школы. Но все вместе составляли довольно строгий рисунок – орнамент, суть которого от меня ускользала. А ещё... ещё складывалось впечатление, что это не камень, а кусок льда, такой же холодный, источающий туман.

И как бы ну пофигу и на камень, и на холод, и на орнамент, вот реально. Не пофигу на то, что слизняк нас догоняет, не пофигу, что дальше идти некуда, не пофигу, что уже сутки на ногах, ну и ещё пара десятков «не пофигу».

Я сел в дальнем углу зала. Прислониться к стене не получалось, из-за плавного перехода от пола к стене я соскальзывал. Адреналин испарился. Тёплый пол. Меня развозит.

– Нам нужно на куб, мой ярин, – наконец выдал своё заключение разведчик, исползавший весь зал и куб.

– Он холодный.

– Когда приползёт тварь...

– Тварь практически не слышно, час-полчаса есть, надо вздремнуть. – Я практически руками держал свои веки, и только то, что я жевал мясо, не давало уснуть, только моё пережёвывание держало меня с этой стороны сна.

Я, кстати, не уверен, что с этой... может, мне это снится? Не, фу-фу такие мысли думать. Можно до такого додумать… А потом дзинь – и пора в школу. Не люблю школу, физичка, блин, меня валит постоянно, вот что... фу-фу… Кусок мяса кончился.

– Ты дежуришь первый, – сказал или подумал, что сказал, я. Бороться со сном оказалось...

Две армии застыли друг напротив друга, как две волны, вздымающиеся ввысь в стремлении поглотить друг друга.

Ровные коробки воинов, чёрные доспехи, копейщики, мечники. Застыли в нервном ожидании. Безразличие и решимость. Конечно, выжившие будут, но шансы в каждом конкретном случае не велики. А потому в свой последний бой вкладываются все силы и таланты. Броня вычищена, мечи остры. Хорошо стоять в первом ряду – нет даже призрака надежды, только путь, а еще видно всё, что тебя ждёт. Хорошо стоять во втором ряду – надежды нет, но спина товарища, прикрывающая тебя, закрывающая обзор, оставляет только одну задачу – биться, а пока жив тот, кто впереди, жив и ты.

Тяжёлая кавалерия по флангам – они тут лишние по сути. На деле их задача – держать боевой дух пехоты и создавать видимость массы. Ржание и храп коней успокаивают, с одной стороны, а с другой, разбавляют тягостную тишину. А мысли прокатиться волной по отступающему противнику заставляют скалиться и разгонять тревожное ожидание.

Лучники – вот кто или точно выживет, или точно нет, без всяких «или». Тетива ещё не натянута и не смазана, смешки и разговоры лениво пресекаются командирами.

Обозники – вот кто собирается выжить в любом случае и уже выживает – вереница телег удаляется, подгоняемые лошади ускоряют шаг.

У каждого воеводы должен быть холм или огромных размеров чудовище. Воевода на холме, в чёрной броне, восседает на... лошади, лишь издали похожей на лошадь. У неё чешуя и клыки. Лошадь под узду держит оруженосец воеводы. Он периодически бьёт кулаком в морду лошади, когда та поворачивается к оруженосцу, ища, что бы пожевать. И, судя по правому уху оруженосца, ей это иногда удаётся.

Воевода расслаблен и доволен. Он ждёт подмогу, и звуки порталов за спиной помогают расслабиться ещё больше.

Бум-бум-бум – загромыхали барабаны, выбивая ритм. Бум – и замерло всё, барабаны стихли.

Барабанщики – древолюды – тревожно замерли, всматриваясь вдаль. Шерши, обычно сидящие на плечах и головах древолюдов, поднялись в небо… метров на пять. Подъём требует от них больших усилий и громких звуков. Держать в воздухе свои мохнатые тельца шерши могут практически беззвучно. И, как они заняли позиции наблюдения, всё опять погрузилось в тишину.

Уродливые горты, слегка толкая друг друга, поднимают свои волосатые морды, наблюдая за шершами. Склоты, издали похожие на людей, собранных из палок и верёвок, безучастно молчат, переминаясь с ноги на ногу. Торуны нетерпеливо вздрагивают. Под серой кожей пульсируют венки и бугры мышц. Вся их поза показывает готовность к стремительному броску, но архитектура тела безжалостна – медлительность и огромная сила, сосредоточенная в верхней части тела. Короткие лапки, заканчивающиеся копытами, лишь подчёркивают медлительность.

Воинство замерло, ожидая указа. И только мелкие мрины размером с десятилетнего ребёнка (по сравнению с другими мелкие) не могут останавливаться. Замедлившись до минимальных для себя скоростей, они перемещаются под ногами, над головами, по головам, внутри, снаружи. Их много, они движутся постепенно, отчего кажется, что воинство – единый организм и колышется, как море. Мрины самые слабые, но и самые быстрые. Могут воткнуть спицу в глаз врага и тут же умереть или сбежать, что чаще. Впрочем, мринов никто не считает – они, как листья под ногами в сезон опада.

Ведущий воинов воевода замер на возвышенности, ожидая чего-то. Всё воинство ждёт его указа. Вдали вспыхивает, и небо окрашивается в сине-красные цвета, подчёркивая морщины вокруг глаз мужчины. Он собирает свои длинные до плеч волосы в пучок и надевает обруч на голову. Его водянисто-голубые