Повеселевший Тарас отнес в сад лестницу и плетенные из лозняка корзины. Испуганные ласточки переставали петь и вспархивали с деревьев.

Улыбающаяся Катя увидела через окно, как он поднялся на вишню. В эту минуту в хату вбежала запыхавшаяся Анюта.

— Как себя чувствуешь, Катюша?

— Хорошо, Анюта… только кожа на спине слезает… И на носу тоже! Смотри, какой я уродиной стала.

— Сказала тоже — уродина! Да ты раскрасавица, Катюша! А я тебе вишен принесла.

— Что ты, Анюта! Я уже объелась вишнями.

— А где баба Христя и дед Тарас?

— Христя корову в поле погнала, а Тарас… вон он… — Катя кивнула в сад.

Тарас стоял на лестнице, почти скрытый красными от ягод ветками. Он не двигался, глядя на улицу. А по улице вдоль плетня шел в это время, прихрамывая, седоусый старик.

— Дед Максим идет, — весело прошептала Анюта. — Ну, если он сейчас деда Тараса увидит, смешной у них разговор произойдет! Понимаешь, Катюша, дед Максим тоже в пенсионерах числится, только стариком себя признавать не хочет. На все собрания ходит, советы бригадирам дает… А с дедом Тарасом они как кошка с собакой!..

Дед Тарас, видимо, надеялся, что Максим его не заметит. Так нет же, заметил! Остановился у плетня, постукивая палочкой о землю, и зашевелил усами, усмехаясь:

— Здорово, подполковник! — крикнул он.

— Здорово, хромой чертяга! — в тон ему ответил Тарас, не глядя на него и делая вид, что очень занят делом.

— Я чув, будто ты повышение получаешь?

— Это какое же повышение?

— Будто обжаловал ты свою судьбинушку горькую, что не пристало тебе при жинке-полковнике в подполковниках ходить.

— Чтоб ты галушкой подавился! — беззлобно сказал Тарас. — И кто тебе такой поганый язык сделал? Куды путь держишь?

— Я как все люди — на гору, колхозную вишню собирать. Понял? Как все люди! А тебя не иначе тут за ногу к дереву привязали.

— Кто привязал? — вскрикнул как ужаленный Тарас и даже переступил на лестнице с ноги на ногу. — Что я, собака?

— Небось твоя полковничиха привязала, — подмигнул Максим. — Небось сегодня на базар в Ростов махнешь! Я чую, чем у вас пахнет…

Хромой Максим ушел, посмеиваясь и постукивая палочкой. Тарас молча смотрел ему вслед.

В саду снова запели ласточки. И словно в ответ им, на улице запели школьники.

— Наши младшеклассники, — шепнула Анюта.

Ребята шли вместе с учительницей на гору по тропинке, что вела в колхозный сад. Детские голоса звучали в тишине летнего утра удивительно чисто и звонко. Тарас перестал рвать вишни и, приоткрыв рот, слушал, как поют дети. Он стоял на лестнице неподвижный, прямой, как жердь, вытянув шею, и не почувствовал, что на его глазах выступили слезы. Скупые мужские слезы — просто повлажнели ресницы.

В саду появилась Христя, посмотрела в корзину и покачала головой.

— Ну, Тарас, если так рвать, мы и до утра не управимся.

Дед Тарас начал спускаться с лестницы.

— Ты что? — спросила удивленная Христя и отшатнулась, увидев его побледневшее и искаженное злобой лицо.

— Ты чего меня за ногу привязываешь? — громким шепотом заговорил он задыхаясь. — Я тебе что, собака? Скажи! Собака?

— Сказился! — вскрикнула Христя, всплескивая ладонями. — Люди добрые, гляньте на него! Две стопки выпил, а уже сказился!

— Ты скажи мне, для чего мы с тобой на свете живем? — размахивал Тарас рукой с зажатыми в кулаке вишнями. Между его пальцами, словно кровь, выступили капельки вишневого сока.

— Сказился… — бормотала Христя, отступая от мужа. Птицы в саду молчали, должно быть, потревоженные размолвкой супругов. Но вот где-то неподалеку зацокала, защелкала, заливисто зазвенела ласточка. И сразу ей откликнулись в разных концах сада другие.

— Даже птицы и те сообща… друг о дружке заботятся, друг дружку кормят… И живут и радуются… — глухо говорил Тарас.

Он переступил через плетень и широко зашагал в гору, сухопарый, прямой как жердь, по-солдатски размахивая руками. Он шел так быстро, что Анюта и Катя, объявившая себя здоровой, догнали его уже на самой горе.

Глава ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

В воскресенье утром в станицу приехали проведать Катю Константин Сергеевич, Степан и Сережа. Анюта, подружившаяся с Катей, отвела приезжих к Тарасу и Христе.

— Я бы к себе пригласила, — извиняющимся тоном сказала Анюта, — да только у нас не так просторно… И батя мой нехороший сегодня.

— Почему же он нехороший? — с улыбкой спросил Константин Сергеевич, разглядывая темнолицую Анюту.

— Пьяный… — вздохнула Анюта. — Раньше он редко выпивал, а как его назначили завхозом, пристрастился…

— А ты не огорчайся, девочка, — рассмеялся Степан. — Я слышал, что многие завхозы любят выпивать. А колхоз у вас, по-видимому, богатый.

— Один из первых…

— Ты познакомь меня со своим батей, — сказал Степан. — Я знаю, как его от водки отучить.

— Правда? — обрадовалась Анюта. — Научите, пожалуйста!

Катя, посмеиваясь, рассказала о размолвке Христи с Тарасом, и Сереже почему-то сразу вспомнился Илья Ильич.

— Папа, — сказал он тихонько, — все-таки много на свете хороших людей.

— Конечно, сынок! Куда больше, чем плохих!

— Но плохих тоже немало…

— Видишь ли, сынок, плохое иной раз на хорошее налипает, как ржавчина. Тут надо уметь вовремя от ржавчины очиститься.

— Философствуете? — улыбнулся Степан, услышав разговор отца с сыном. — По-моему, плохое всегда рядом с хорошим уживается. Только кто знает, что именно называть плохим, а что хорошим?

— Ну, положим, — возразила Катя, — плохое от хорошего всегда отличить можно, Степа.

— А это уже зависит от точки зрения, сестренка. Скажем, Христя считает правой себя, а Тарас наоборот.

— Но ведь бывает еще мнение общества, Степа, — сказал Константин Сергеевич. — Общество и должно решать, кто из них прав.

— А если, дядя Костя, меня не интересует мнение общества?

— Нет, Степа, с мнением общества необходимо считаться! Ведь человек не живет на необитаемом острове, вне общества. А раз так, значит, общество свои законы устанавливает, с которыми надо считаться.

Со двора в вишневый садок торопился дед Тарас.

— Есть тут кто-нибудь из вас Константин Сергеевич? — взволнованно спросил старик. — Сам председатель интересуется! У ворот стоит!

Но председатель уже шагал в сад — высокий, худощавый, с обветренным, загорелым лицом.

— Ну, Костя, этого я от тебя не ожидал, — еще издалека заговорил он, разводя руками. — Приехал в станицу и глаз не кажешь!

Константин Сергеевич поднялся ему навстречу.

— Прости, Ваня, не хотел тебя с утра беспокоить. Ведь выходной день, может быть, тебе выспаться надо.

Они крепко обнялись.

— Нехорошо, нехорошо, брат, не по-товарищески, — глухим баском говорил председатель. — Тарас Григорьевич, у тебя бутылочки вина не найдется? Я, правда, сам не потребляю этого зелья, но ведь друг детства приехал!

— Найдется! — хитровато