Шрифт:
Закладка:
23-й день. Здесь живёт человек по имени Яги-но Ясунори. Он вовсе не принадлежит к тем, кому в ведомстве правителя постоянно давали поручения по службе. Между тем он-то наидостойнейшим образом «наставил на путь коней наших»: чинно и величаво преподнёс нам прощальные дары. Может быть, причина здесь кроется именно в должности правителя? Ведь каково обыкновение сердец у местных людей? Теперь, мол, какая от него будет польза?! – и не кажут более глаз. А человек чуткого сердца пришёл, не постеснялся поступить по-своему. Похвала моя отнюдь не из-за подарка.
24-й день. Учёный Наставник – настоятель государственного местного храма – соблаговолил пожаловать, дабы «наставить на путь коней наших». Тут все, кто только ни был на церемонии, от высших и до низших, даже дети, упились до того, что себя не помнили. Мужи, кои прежде своею дланью знака «один» начертать не умели, ныне, умудрённые вином, выписывали ногами «десятки».
25-й день. Из резиденции нового правителя – письмо с приглашением пожаловать в гости. Причём доставил его посыльный! Ну что ж! Раз пригласили – приходится прежнему правителю добираться до места. День-деньской и ночь напролёт предавались, как кажется, музицированию, покуда не наступил рассвет.
26-й день. Мы всё ещё в палатах правителя. Угощают нас шумно, с большой щедростью. Последний слуга и тот наделён подарком! Декламировали кара-ута – китайские стихотворения. Также хозяин и гость, остальные присутствующие слагали японские песни – ямато-ута, обмениваясь ими друг с другом. Строфы китайских стихов мне записать не под силу, что же до японских песен, то вот одна из них, её сочинил хозяин – новый правитель:
«Столицу покинув,
Я приехал ныне сюда,
Чтобы встретиться с вами.
Увы, был напрасен приезд,
Мы вот-вот расстаться должны!»
Так он сказал, поэтому прежний правитель, который возвращался обратно в столицу, сложил в ответ:
«Вы приплыли издалека
Стезёю волн белотканых.
Расходятся наши пути,
Но кому предстоит отныне
С моею сходная участь?»
Прозвучали стихи других людей, однако особо искусных среди них не оказалось.
Беседуя о том и о сём, прежний правитель и нынешний – вместе спустились в сад, нынешний правитель и прежний, поддерживая друг друга под руки, хмельными голосами пожелали друг другу благополучия, после чего один вышел за ворота, другой удалился в свои покои.
27-й день. Выплываем на вёслах из Оцу, держа путь в сторону Урадо. Меж тем у одного из нас маленькая дочь, которая родилась на свет ещё в столице, внезапно умерла здесь, в этом краю, отчего он хоть и взирал на все эти недавние предотъездные хлопоты, но не отзывался на них ни единым словом. Он возвращался, наконец, в столицу, но печалился и тосковал только лишь об одном – о том, что у него больше нет дочери. Спутники его были не в силах вынести это. Некий человек написал, а затем и произнёс следующее стихотворение:
– Вот и в столицу!
Отчего же такая печаль,
Лишь помыслю об этом?
Нет вместе с нами её,
Она никогда не вернётся!
И ещё, в некий час:
– Мнится, она жива.
То и дело он, позабывшись,
О той, кого больше нет,
«Где она?» – людей вопрошает.
Слышать это такая печаль!
В то время, когда он читал эти стихи, около места, именуемого Како-но саки – мыс Како, – догоняет нас брат нового правителя, а кроме него – и ещё некоторые, с собой у них вино, всё прочее. Они сходят на берег, раскладывают угощение, все рассаживаются, они произносят прощальные речи. Из всех, кто был тогда в резиденции нового правителя, они одни поспешили сюда вслед за нами. Воистину, люди чуткого сердца! Кто-то из нас невольно вымолвил это, но вполголоса, чтобы не пошло дальше… А люди сии, после того как высказали они таким образом свои сожаления о разлуке с нами, поднялись и, в один голос и мерно притоптывая, затянули песню. Не так ли рыбаки тянут на берег моря тяжёлые сети? Вот их песня:
«О, неразлучницы-птицы,
Быть может, останетесь вы?!
Словно бы уток стая,
Что сбирается в тростниках,
Мы пришли молить вас об этом!»
Закончив пение, они вновь заняли свои места, поэтому тот, кто уезжал теперь в столицу, от всего сердца восхвалил их, а на песню отозвался стихами. Вот они:
«Шест рыбарь опустил.
Но нет, невозможно коснуться
Дна пучины морской.
О, я вижу: столь же безмерны
Глубины ваших сердец!»
Однако наш кормчий, которому невдомёк незримая прелесть происходящего[135], да к тому же по самую корму нагруженный вином, бушует:
– Уже полный прилив! Того и гляди, ветер поднимется.
Готовимся взойти на корабль.
В эти мгновенья одни декламируют китайские стихотворения, связанные с временем года, что так соответствует всей обстановке отъезда. Другие распевают песни края Каи – восточные наши песни; забавно слышать их здесь, в нашей западной стороне! Кажется, кто-то даже сказал: «Они так хорошо поют, что „пылинки взлетают с навеса ладьи”, что „плывущие по небу облака останавливаются над нами!”»[136]
Этой ночью сделали остановку в Урадо. Там нас догнали Фудзивара-но Токидзанэ и Татибана-но Суэхира.
Из Урадо выходим на вёслах, направляемся к Оминато. Меж тем господин Ямагути-но Тиминэ, сын прежнего – до нас – правителя, привёз с собой в изобилии вина и прекрасной снеди и всё это передал на корабль. Так и плывём мы, попивая вино и уплетая яства.
29-й день. Остаёмся на ночь в Оминато. Учёный врач[137] доставил к нам сюда целебные снадобья, которые он нарочно для нас приготовил: «тосо» и «бякусан»[138], позаботился даже и о вине! Кажется мне, в нём есть доброжелательство.
Начальный день [первой луны]. Мы по- прежнему в Оминато. Снадобье «бякусан» исчезло. Кто-то засунул его под корабельный навес: мол, всего только на одну ночь, а оно от ветра все отодвигалось к краю, пока не упало в море. Теперь не придется отведать целебного питья на новолетье. Между тем на корабле нет даже сушёных стеблей батата, нет морской капусты, нет ничего «укрепляющего зубы»![139]. Вот так провинция, где нет подобных вещей! И приобрести
