Шрифт:
Закладка:
— Помню. И умом понимаю, это она, — сказал я досадуя, что Серёга воспринял мои слова слишком буквально. — Только баба Маруся не походила на нашу бабушку ни статью, ни голосом, ни характером. А сейчас — и не отличить.
— Что-то общее есть, — согласился брат. — Я бы даже сказал, много общего. Только это не портретное сходство. Поверь мне, как профессионалу, память понятие субъективное, ей не всегда следует доверять. Это способность образовывать условные связи, сохранять и восстанавливать их следы. Вспоминается только то, что вызывает ассоциации личностного характера. Вот, к примеру…
Серёга мужик эрудированный, этого не отнять. Но порою меня доставал своим многословием с множественными примерами из богатой криминалистической практики. Поэтому я сказал:
— Погнали! На автобус опаздываем!
Не довелось нам тогда разыскать мамку. Где-то дня через два она, как ни в чём не бывало, вернулась домой. В больнице лежала, без регистрации. На почте её переклинило: села за столик, смотрит в одну точку. Зима на дворе, время к закрытию. «Как фамилия, где проживаете, по какому вопросу пришли?» — на простые вопросы не отвечает. Не отправлять же человека в милицию за то, что забыл кто он такой? Нашлись добрые люди, отвезли на своём транспорте в приёмное отделение ЦРБ. Там тоже не представляли, как и куда оформлять такую больную. На мамкино счастье, её там случайно увидела и узнала Ольга Печёрина — зав отделением кардиологии. Ну, та самая задавака из параллельного класса, по которой сейчас сохнут бедные «ашники». На правах большого начальника, она и определила мамку в одну из своих палат. Да что-то там замоталась со своею текучкой, сразу не отзвонилась.
Что бы там Серёга не говорил, я не жалел что съездил в такую даль. Хоть так с бабушкой свиделся. Она ведь без меня умерла. Я тогда в море был, рыбу ловил в районе Медвежьего острова. Где-то за час до подвахты она мне и приснилась. «Всё, — говорит, — Сашка, пора мне». И куриную косточку с ладони протягивает: бери, мол, и помни. Хотел я её упросить, чтобы в отпуск меня дождалась, да не успел. Технолог нагрянул. Растолкал, падла.
А радиограмма после обеда пришла, хоть и была отправлена в половине восьмого утра. Район там такой, трудный для связи. Вот сколько раз мне доводилось сообщать морякам скорбные вести, а в этот единственный раз они пролетели мимо меня. Навигатор Сашка Платонов принял через посредника, а я в это время за него локатор лечил. Боцман, падлюка, конец от турачки кое-как закрепил, ветром его на антенну и намотало. Естественно, предохранители йок.
Спустился, короче, в каюту с навигационной палубы, вызывают в радиорубку. Я тогда сразу же понял, к чему и зачем. Прохожу на рабочее место — сидят на диване капитан, помполит и мой ученик, нужные слова подбирают. У старшего комсостава в глазах головная боль. Любой на моём месте может взбрыкнуть: хочу мол, успеть на похороны, везите меня в порт. А что это значит для всего экипажа за неделю до захода в Исландию, понятно лишь рыбаку: ни валюты, ни заработка. От Медвежки до Мурманска четыре лаптя по карте. С каждым таким лаптем уменьшается шанс поймать попутное судно, которое согласилось бы взять пассажира. Но даже тогда, в самом
благоприятном случае, нужно бросать «хлебное место» где рыбы невпроворот и торопиться на рандеву. А Нептун вредный старик. Он дважды удачу не предлагает. В общем, глянул я в эти лица и понял, что это мне нужно всех успокаивать. «Ставьте, — сказал, — трал. Я всё уже знаю»…
* * *Домой я попал в начале календарной весны. В Мурманске ещё лежали снега, а здесь уже припекало солнышко. Отпуск это всегда много событий. Для всех они случились давно, а ты узнаёшь только сейчас. Весь негатив, от которого люди прячутся в море, настигает конкретно, перед первой же пьянкой. Талоны на водку и сигареты, за которыми, как и прежде, приходилось выстаивать бесконечную очередь, приросли долгим списком товаров народного потребления, отсутствие которых в свободной продаже намекало на то, что идёт не борьба за здоровье трудящихся, а типа наоборот. И вообще, всё, что меня начало окружать, с трудом напоминало страну, в которой родился и вырос, если не считать антураж. Северный морской путь был открыт для иностранных судов с начала до конца лета во всех направлениях. Плюс ко всему — студенческие волнения в Сибири, чрезвычайное положение в Нагорном Карабахе, погромы армян в Сумгаите, антикоммунистические демонстрации в Чехословакии, разборки «люберецких» и «долгопрудненских» с огнестрелом в Москве. И всё это на фоне официального визита в страну Рональда Рейгана и полуофициальных торжеств по случаю тысячелетия крещения Руси. Ну и в довесок, «варёнки», которые я приобрёл у знакомого фарцовщика как фирмУ, оказались тонкой подделкой. На тряпочном поле зипперов, русскими буквами было написано «ГОСТ».
Даже родную улицу я не узнал. Во-первых, было темно, а во-вторых, ни одного знакового ориентира фары такси не выхватили. Переезд был закрыт на вечный шлагбаум. Метрах в сорока от его пологого спуска, под полотном железной дороги, успели пробить автомобильный тоннель. Там, где дорога изгибается полукругом, прежде чем нырнуть под него, мне почему-то вспомнилось, что на этом вот самом месте, когда-то горел наш пионерский костёр. Если всё повторится в точности как тогда и мамка меня заберёт в новую школу, здесь я буду читать стихи поэтессы Людмилы Щипахиной из её дебютной подборки в свежем номере «Юности».
Таксист был не местный. Мы разыскали друг друга в аэропорту Краснодара и за время долгой дороги успели почти подружиться. Поэтому я не скрывал своих негативных эмоций, а он, тоже вслух, удивлялся: как может человек, заплативший не торгуясь и наперёд, так сильно переживать из-за отсутствия на штатном углу какой-то сраной керосиновой лавки? Так ведь дело не только в ней. Большая часть территории между нашей рекой и железнодорожной насыпью включая грунтовку, по которой нас когда-то катал дядька Ванька Погребняков, теперь была отгорожена высоким бетонным забором. На берегу ни
