Шрифт:
Закладка:
Но в любом случае вон из Батурина. Будем усиливать собой полтавский гарнизон, нечего давать Карлу лишние шансы, ведь, насколько я знал — от Ивана Степаныча и из донесений — сейчас в Полтаве даже своего полка нет. Устюжский, который должен его оборонять в будущем году, ещё марширует в составе армии Петра, Тверской вообще у меня под боком. Так что у меня выбора нет: нельзя оставить Карлу ни крошки провианта, ни батуринскую крепость, а в случае осады города слишком велик шанс, что он получит и то, и другое. А я — заточку под лопатку.
«Спасибо тебе огромное, Иван Степаныч, за отменную кадровую политику. Прямо какой-то серпентарий».
«Ты бы за иное меня благодарил, Георгий — что по сей день жив ещё. Что б ты без моих советов делал?»
«Копался бы в твоей памяти, как и с самого начала. Мимо, пень старый: в том, что я ещё жив и меня не раскололи, твоей заслуги нет».
Я не удивлялся его попыткам хоть тушкой, хоть чучелом, но получить влияние на меня. В его ситуации действовал бы в том же направлении. Может быть, несколько иначе, но я-то продукт информационного века. А он… Такое ощущение, будто гетману до сих пор приходилось иметь дело исключительно с великовозрастными бесхитростными детьми. Ну, в крайнем случае, с Петром, который не дурак и не простак, но находится далеко и верит на слово. А я ему не верю. Даже когда Мазепа говорит правду, всё равно понимаю, что где-то здесь подвох. Что поделаешь, и с репутацией у него дела обстоят хреново, и личность сама по себе пакостная. Просто в ополяченной старшине выживают либо такие мрази, либо волки вроде Ивана Сирка.
Помню, кстати, памятник этому персонажу в городе Мерефе под Харьковом. И никто не возмущался. А ведь это ровно то же самое, что памятная табличка Маннергейму в Питере: Сирко Харьков осаждал, Мерефу пожёг и пограбил, ну и прочее, что полагалось в те времена. И потерпел от харьковчан самое крупное поражение в своей жизни. Это просто для справки. К слову, Дорошенко, с которым у него были тёрки, годом позднее сложил булаву и выехал в Хлынов — воеводствовать.
А на кого я могу положиться? Скоропадский — никакой. Пойдёт за любым, кто будет силён в данную конкретную минуту. Полуботок чересчур богат, пожалуй, богаче Мазепы, но уж больно норовист. Хотя и верен. Данило Апостол верен лично Ивану Степанычу, то есть мне, и будет держаться любого вектора, который я обозначу — пока за этим вектором сила, конечно же. Кочубей пока в секрете, его Меншиков спрятал до времени, а Искра таким авторитетом не пользуется. То есть выбор не особо приятный. Но есть у меня туз в рукаве, который я пока не доставал.
Если Алексашка исполнил мою просьбу, то сейчас в режиме секретности к Полтаве со всей возможной в эти времена скоростью приближается Семён Палий. Казак из простых, но ещё при жизни ставший легендой. Мазепа его оболгал, а Пётр, поверивший навету, отправил Семёна в Тобольск на поселение. А я письмо Алексашке тогда вручил: дескать, винюсь перед его царским величеством, что сам наветам поверил, а теперь во всём разобрался и слёзно прошу вернуть Палия. Чтоб, типа, самому перед ним извиниться и в чин полковничий возвести. Смотреть на меня после этого знаменитый казак будет косо, но, если повести себя правильно, не будет у нынешнего гетмана полковника вернее и надёжнее.
И тогда ещё поглядим, панове старшина, кто кого. Но сначала — Полтава.
Взгляд со стороны
— Он совершил худшее — предал доверие вашего величества, — явившийся к нему здешний полковник пел как соловей, но король никому из местной верхушки не верил изначально. Здесь явно имел место личный интерес, а решать чьи-то карьерные вопросы за свой счёт Карл Шведский не собирался. — Я здесь, перед вами, и готов вам служить, как и заверял ранее.
— А сколько у вашего превосходительства казаков под началом? — насмешливо поинтересовался швед, окинув взглядом свиту полковника. — Я полагаю, они все здесь, за вашей спиной?
— Мне будет довольно обратиться с воззванием к Сечи, чтобы под знамёна вашего величества встали пятьдесят тысяч отборных воинов! — запальчиво воскликнул полковник.
— Эти речи я уже слышал, — Карл отмахнулся от него, словно от назойливой мухи. — Ваши казаки интересуют меня лишь во вторую очередь. В первую — мне интересен ответ на вопрос, где находятся провиантские магазины.
— Гетман-изменник велел вывозить провиант в Полтаву, ваше величество. Однако ему не под силу вывезти всё из Батурина, и…
— Мне понятен смысл вашей речи, можете не продолжать, — король нетерпеливо прервал его. — Господа, мы немедля выступаем на Батурин.
2
Мы успели в последний момент.
Строго говоря, казаки стали поджигать городские строения и деревянную крепость, когда малоимущие обыватели ещё выносили со складов мешки с зерном и бочонки с вином. Кроме еды, там особо ничего и не оставалось, так как боеприпасы я приказал эвакуировать в первую очередь. Ну, и кормёжки тоже хватило, несколькими обозами вывезли много чего вкусного. А что вывезти не успевали, как и обещали отдали на откуп батуринцам. Те часа за три выволокли на себе едва ли не половину оставшегося. Но приказ есть приказ: едва шведы покажутся на горизонте — поджигать немедля.
Люди с мешками на спинах и в дымящихся свитах ещё выбегали из ворот крепости, когда она уже пылала вовсю. Сказать по правде, я был уверен, что кое-кто не успел выбраться, и оправдывать себя тем, что, мол, их предупреждали, не буду. Виновен. Знал, что иных людей жадность доводит до неоправданного риска. Не стоил лишний мешок крупы человеческой жизни, но уж больно крепок здесь сельский менталитет даже у мещан: за зерно готовы и в огонь сигануть… Я это знал, и всё равно приказал дать горожанам время растащить часть продуктов, сколько успеют.
Кто-то да, сгорел. Но сотни людей получили шанс выжить этой зимой, которая по всем приметам обещала быть суровой. Хотя, это тоже не избавляет меня от греха.
А кто бросит в меня камень? Только я сам. И только потому, что я — человек другой эпохи. Для здешних-то всё норм.
— Едем, пане гетман,
