век во мне подсказывал, что зря я его отпускаю. Как у Леонида Соловьева было — «Милосердие и Предосторожность»? То же твердил и Мазепа. И особой набожностью я не страдал никогда. Но с казаком Данилой я был предельно честен: велел вернуть ему оружие и живой транспорт, и ещё кошелёк вручил — «за обиду». Пусть едет на все четыре стороны, лишь бы Чечелю о том ведомо не было. А с Дмитром придётся лично переведаться. Амбиции у него что надо, хвалю: плох тот полковник, который не мечтает стать гетманом. Но лично мне это сейчас ни к чему, да и Мазепе тоже.

Здесь Дацько со своей командой будет очень кстати. Чечель — боевой офицер в полном расцвете сил, а я больной старик. Уж больно силы неравны, даже если вызвать его к себе.

3

— … Оставил он у нас этот полк вместе с полковником — и что мне было делать, когда слухи пошли, а, Дмитро? — зачем применять грубую силу, когда есть красивый, убедительный голос. — Или надо было ждать, когда тот полковник меня за караул, а потом к царю отправил?

— Что ж вы меня не дождались, пане гетман? — хмуро вопрошал Чечель. — Уж я бы объяснил москалю, кто тут полковник.

— Не умеешь ты, Дмитро, ко всякой особе свой подход найти, — я покачал головой. — Гляди: я тому слово сказал, этому, и у меня кругом друзья, все мне доверяют. И царь, и король, и полковник московский. Лучшего из лучших — Пилипа — я в царскую ставку пристроил, самые верные сведения теперь оттуда имею. Один ты недоволен. Тебе что надобно — ныне саблей помахать, либо дело сделать?

— Дело, конечно, важнее, — согласился батуринский полковник.

— А коли так, то верь мне. Я знаю, как лучше то дело исправить, чтобы в должный час всё к нашей пользе обернулось.

Дмитро покосился на присутствовавших здесь Дацька и его ребят. Намёк с моей стороны он понял сразу: мол, умерь пыл и слушай. Но и прежней веры в нём поубавилось. Аргументы мои он принял, но следить теперь за мной будет, как я за ним слежу — в оба глаза.

Боюсь, он слишком прямолинеен и предан шведам, чтобы я мог полагаться на его добровольное молчание…

Чёрт побери, вот это — самое хреновое в моём нынешнем положении. Не ситуация, в которую, как в бутылку, залез Мазепа к моменту моего «подселения», а необходимость обеспечивать молчание иных персон любыми способами. В том числе и радикальными. Я совершенно не кровожаден, и до сих пор как-то удавалось отвертеться от реальных ликвидаций. Но теперь придётся брать грех на душу. Не возьму — Чечель казаков взбунтует, когда поймёт, что я его надул. Скольких жизней это будет стоить?

Дацко получил «немой» условный знак и едва заметно кивнул: всё понял, мол, сделаю. А значит, в ближайшие дни с полковником батуринским Дмитром Чечелем произойдёт какой-нибудь несчастный случай. Незаймая я давно проинструктировал, что такое ликвидация и чем она отличается от банального убийства.

Глава 12

1

Я догадывался, что рано или поздно что-то пойдёт не так. Причём, чем глубже я «увязал» в ситуации и чем ближе маячила развязка, тем выше была вероятность этого «не так». И вот первый тревожный звоночек.

По удручённому виду Дацька я сразу понял: операция «Ликвидация» сорвалась. Дело было лишь за подробностями, и казак как на духу оные поведал — естественно, с глазу на глаз. Да, недооценил я Чечеля. Думал, он попробует собрать на меня компромат и слить оный полковникам, чтобы устроить тут госпереворот, а за это время моя новая опора — Дацько и его группа — подготовят Дмитру небольшой сюрприз. Но тот поступил просто и незатейливо: глубокой ночью с несколькими верными ему казаками выскользнул из города и был таков. Направился он, что меня нисколько не удивило, к шведскому королю — жаловаться. И предлагать свою хорошую кандидатуру на место гетмана вместо плохого меня.

Ситуация — зашибись. Это всё равно, как если бы от Петра сбежал Михайла Голицын, командующий «гвардейской бригадой». Впрочем, под Нарвой что-то подобное и у него было, к шведам перебежал целый гвардейский полковник. Ну, вот и я сподобился «причаститься».

«А я тебе говорил — стерегись, — вылез со своим ценным мнением Иван Степаныч, пока я слушал слегка сбивчивый доклад Незаймая. — Теперь-то швед сюда скорее явится. Успеешь убежать?»

«Должен, — ответил я. — Ты тут такую замечательную команду собрал, что кроме гетмана единое казачье войско и возглавить будет некому».

«Думаешь, Пётр Алексеевич твою пропозицию примет?»

«Не уверен, что у него есть запасные варианты на этот счёт. А пока помолчи, буду думу думать — по поводу Чечеля и прочих».

— Нет здесь твоей вины, Дацько, — сказал я казаку, который завершил свой доклад и ждал реакции, возможно, негативной. — Хитрый чорт, выскочил. И сразу к Карлу на поклон… Теперь понимаешь, отчего я за ним следить велел?

— Понимаю, пане гетман, — вздохнул Незаймай. — А теперь полк батуринский без полковника остался. Поставишь ли ты верного человека из старшины, или сам возглавишь?

— Сам и возглавлю, — казак подал неплохую идею, и я за неё уцепился. По-моему, Дацьку мой ответ понравился. — Не гляди, что гетман стар и недужен, я ещё им всем покажу… Передай хлопцам, чтоб готовили полк к выступлению на Полтаву. Приказы полковникам я заготовил, отправишь, пусть туда же идут. И посыльного к Келину — ему здесь тоже делать нечего.

В самом деле, зачем в такой ситуации ставить «прокладку», если есть возможность самолично возглавить воинское соединение. Тем более, Чечель самых упоротых западников с собой забрал, остались либо верные, либо колеблющиеся. Только бы концы в процессе не отдать, сердечко-то о себе напоминает, несмотря на лекарские снадобья. Немцы всё меня в постель уложить стараются, а я на больничный права не имею.

Эвакуация гетманской столицы из Батурина в Полтаву вступала в завершающую стадию: моя ясновельможность во главе полка будет сопровождать обоз с архивом и казной, а Тверской пехотный и казачий полк Скоропадского пойдут в арьергарде. До шведов, как мне доносили, три дня пешего перехода скорым маршем, но он мог пустить вперёд своих драгун. Так что лучше иметь замыкающими опытных вояк, а не разленившихся на гетманских харчах столичных сердюков. Гвардия гвардии рознь. Вон, у Петра преображенцы и семёновцы — элитный спецназ,