— Ты спасла нас всех, Мила, — тихо произносит Сережа. — Собой пожертвовала, но спасла… Только тогда я понял, что нет мне жизни без твоих колдовских глаз.

— Сережа… — шепчу я. Не знаю, рано мне или не рано еще, но я не хочу без него. Я чувствую, что не хочу с ним расставаться, и все.

— Поэтому жить мне стало совсем незачем, маленькая, — продолжает мой… теперь уж точно мой Гром, мой Сережа. — Ну и когда накрыло, тетка такая спросила, чего бы я хотел. А разве ж можно жить без тебя?

— Сережа… — все, я плачу.

Совершенно не могу сдержаться и плачу, просто вцепившись в куртку школьной формы. А он обнимает меня так нежно, так ласково… Да если бы он меня так в прошлой жизни обнял, я б из юбки вмиг выпрыгнула. А сейчас пока еще рано. Что интересно, стражники наблюдают издали, но не подходят. Они понимают, отчего плачет их царевна?

Постепенно я беру себя в руки, успокаиваясь под ласковыми поглаживаниями Сережи. Он что-то говорит мне еще, но я просто плаваю в его тепле, беря себя в руки. Нужно узнать, к какой семье относится мой Сережа и готов ли он… Потому что я не смогу расстаться с мамочкой. Только представив необходимость выбирать, я чуть не улетаю в еще одну истерику, но ловлю себя.

— Сережа, а в какой ты семье? — тихо спрашиваю его, страшась и желая задать следующий вопрос.

— Здесь я сирота, маленькая, — отвечает он мне. — А если бы и не был, то никогда бы не отнял у тебя маму.

Ну почему он такой⁈ Я снова реву! От его тепла, от понимания, от… Это совершенно точно мой Сережа. Все понимающий, все чувствующий, заботящийся, готовый защитить меня даже от моих страхов… Может быть, в этом дело? Он сильнее меня и защищает, как… У меня и сравнения нет такого. Хочется стать маленькой-маленькой, и я понимаю — с ним я смогу. Смогу быть малышкой, потому что от всех бед меня Сережа защитит. Не в возрасте дело, получается, совсем не в нем…

— Пойдем, Сережа, — негромко зову я его за собой. — Пойдем, я тебя с мамой познакомлю, пойдем…

— Иду, родная, — как у него это мягко, совсем по-домашнему выходит, просто слезы из глаз.

— Царевна… — стражники подтягиваются, но Сережа все равно делает такое движение, как будто хочет меня защитить даже от них и даже им самим это многое говорит.

— Ребята, познакомьтесь, — улыбаюсь я, держа своего близкого за руку. — Это Гром… Сергей… — я запинаюсь, но лишь потом будто бросаюсь в омут. — Мой любимый.

— Поздравляем, Ваше Высочество, — радуются воины, ну а потом подают транспорт, чтобы нас домой отвезти, потому что идти я точно не способна.

Разумеется, я понимаю, что родителей известят, да уже, похоже… судя по стайке волшебных голубей, известили, но я все равно хочу сказать сама, потому что мои мамочка и папочка это заслужили. Надеюсь, березовой каши я за это не огребу, потому что мне не хотелось бы, а как Сережа отреагирует, то и вообще неизвестно, поэтому лучше не рисковать.

Я знаю, мамочка все поймет, потому что я ни за что не хочу никуда из отчего дома уезжать, и мой любимый это очень хорошо понимает, даже, кажется, лучше, чем я сама. Это так странно понимать, но так тепло, просто невозможно объяснить как. Ребенок я, все равно ребенок, ведь двенадцать мне всего…

— Мама! Мамочка! — от волшебных саней я бегу к мамочке, не выпуская руку Грома, который пытается при этом не убиться. — Смотри, кого мне тетя Смерть вернула!

— Вот и молодцы, дети, — улыбается царица этой земли, глядя на нас двоих. — Пойдемте-ка в дом.

Я сразу же прижимаюсь к ней, наплевав на все этикеты в мире, чтобы рассказать, что Сережа — это тот самый, мой любимый, самый-самый. Мамочка внимательно слушает, кивает и смотрит на моего возлюбленного с лаской во взгляде. Это же мама, она все-все понимает!

— Вы любили друг друга еще там, — объясняет мне мамочка. — Только почему-то не объяснились. Но эту любовь ты несла сквозь жизнь и смерть, потому другой для тебя не могло быть.

— Как и для Сережи? — совсем по-детски спрашиваю я.

— Как и для Сережи, — кивает мне мамочка. — Но до венчания покои у вас разные. Рядом стоящие, но разные, уговор?

— Уговор, — киваю я, не особо желая расставаться с любимым, но мамочка права — незачем плодить слухи.

Вот так моя жизнь совершает совершенно неожиданный поворот, даря ответы на старые вопросы и возвращая самое ценное — любимого.

Глава последняя

— Ну и где этот ирод коронованный? — громко интересуется мамочка, стоя посреди Тронного зала.

— Ну чего сразу ирод! — доносится до нас голос батюшки, затем и он появляется со стороны уборной. — Дела у меня были, государственные! — он поднимает вверх палец.

— Мантию из штанов вытащи, — комментирует мама. — И давай, детей благослови-ка!

— Благословить? — удивляется царь-батюшка.

Сережа опускается на колено, я приседаю, как учили. Интересно, откуда любимый этикет-то знает? Папа преображается — выпрямляется, улыбка, с которой он привычно пикируется с мамой, исчезает, и через мгновение на нас смотрит действительно царь. Вот может показаться, что они с мамочкой ссорятся, но это не так. Папа маму любит, как… как… как Сережа меня.

— Вот, милый, смотри, — мамочка подходит к папе, показывая на нас. — Сквозь смерть любовь свою несли дети наши.

— Любовь истинная… — вздыхает царь. — Что же, благословляю вас, дети мои.

И в тот же день по всей Руси Магической разлетается весть о женихе царевны Милалики, да любви нашей неземной, потому что это настоящее чудо. Батюшка повторяет слова матушки о покоях, после чего деланно вздыхает. Мама сразу настораживается, поинтересовавшись, чего это он.

— Заневестилась дочка, — объясняет папа, тщательно давя улыбку, что видно по подрагивающим его губам. — Теперь березовой кашей и не попотчуешь.

— Ах ты! — замахивается на него царица. — Все бы тебе ребенка мучить!

— Нельзя ладушку березовой кашей, — подтверждает Сережа с такой нежностью в голосе, что я просто растекаюсь от этих интонаций. — Дворец новый строить придется.

— Да никто не собирался, сынок, — отвечает ему мамочка. — Это у батюшки нашего шутки такие.

Но на этом я не останавливаюсь, хотя новенькое колечко, магией нам обоим подаренное, хочется разглядывать постоянно, но мне еще кое-что сделать нужно. Поэтому я прошу пригласить ко мне ротмистра, ну, того самого. Оказывается, это сделать довольно просто, поэтому он появляется в малых приемных покоях через полчаса.

— Здравствуй, сестра, — здоровается он. — Что случилось?

— Смотри, мне Смерть вернула любимого, — показываю я на Сергея, с интересом разглядывающего офицера. — Звания у вас равные, по-моему… Но там он был моим командиром из «летучек мышек», ну, пластунов.

— Так вот откуда у тебя такой опыт, — понимающе улыбается ротмистр и вдруг делает жест в сторону Сергея.

Не знаю, что хотел сделать Сережа, а я такого братика чуть не испепелила на месте, но в этот миг вся школьная форма моего любимого покрывается знаками. Только приглядевшись, я понимаю, что это ордена и медали. Ого, сколько их у него! Как он только такой иконостас скрывал-то?

— Ого, и Героя даже дали? — громко удивляюсь я. — Это за что? Почему не знаю?

— Это, наверное, посмертно, — задумчиво отвечает Сергей. — Была там заварушка одна, так что вполне могли…

— Это высшая военная награда, — объясняю я Александру Егорычу.

— Вот как… Ну, тогда все с вами ясно, — реагирует ротмистр.

Это и я понимаю, что ясно, но вопрос, почему со мной так не сделали, задаю. Оказывается, что эти чары только на Руси работают. Александр Егорыч уже уходить хочет, но тут Сережа спрашивает, не полезут ли из Британии какие-нибудь хвосты, потому что я ему все рассказать уже успела, он даже мне за такой риск пообещал кое-что, но мы к этому вернемся после венчания.

— Нечему там лезть, — присаживается рядом с нами ротмистр. — Мисс Лавгуд немного взорвала Хогвартс, когда кто-то решил, что напасть на нее скопом — хорошая идея. Но она все-таки ребенок, поэтому не учла, что Хогвартс не только географический центр.

— То есть мир распылила? — нам рассказывали о возможностях подобного на уроке. Жалко, если так, на самом деле, не одни же сволочи там жили?

— Не настолько плохо, — хмыкает офицер и, насколько я понимаю, уже бывший резидент русской разведки. — Ядро хлопнулось, с ним исчезла магия, вся.