В подъезде на каждом этаже, как я поняла, располагалась всего одна квартира. Странно было предположить, что здесь, в этом очень старом доме, где просто не было места маленьким квартиркам (а именно такой квартиркой мог владеть скромный парижский официант), и проживал мой дядя Миша.

– Подождите меня здесь, я сейчас принесу ключи.

Франсуа зашагал по лестнице, я пожала плечами.

– Значит, от входной двери у него ключ был, а от квартиры – нет. Какой-то он странный, этот Франсуа.

Молодой человек вернулся не один, за ним шла высокая статная пожилая женщина в белом свитере и синих джинсах. Стрижка каре на светлых крашеных волосах, внимательные глаза, приветливый взгляд. А на щеках – толстый слой пудры и румян.

Увидев нас, дама заговорила, быстро, глотая слова, улыбаясь и яростно жестикулируя. Марина перевела мне, что мадам очень рада познакомиться с племянницей такого прекрасного человека, каким был ее сосед, которого она называла «Мишá», с ударением на последний слог, как водится. Понятное дело, что Марина перевела мне далеко не все, что сказала мадам Жиро. Выражая какие-то свои эмоции, связанные, возможно, с кончиной моего дяди, мадам, звеня ключами, открыла квартиру. Щелкнул выключатель, и мы увидели широкий с потертым красным ковриком коридор, заставленный какими-то коробками, сундуками, полками с книгами и просто хламом. Из коридора одна дверь вела на крохотную кухоньку, забитую хаотично развешанными полками с банками и посудой, и в спальню с широкой кроватью, старинным трехстворчатым шифоньером, креслом и письменным столом.

Мадам Жиро продолжала что-то говорить. Ее густой голос с раскатистым «р» наполнил вскоре всю квартиру.

– Она говорит, что прибралась тут, поскольку понимала – сюда приедут родственники из России. Она выстирала постельное белье, помыла посуду и полы.

И тут я увидела его – Шери. Красновато-коричневая такса лежала на желтой атласной подушке в уголке между кроватью и окном, на полу, рядом с батареей.

– Шери… – Я опустилась перед собакой, поразившей меня своими печальными глазами, и осторожно протянула руку. Пес не зарычал, чего я так боялась.

– Она говорит, – переводила мне Марина, – что это очень добрый пес, он не кусается. И что он продолжает жить здесь, в квартире хозяина, хотя она пробовала его взять к себе, но он стоял под дверью и просился обратно. Поэтому она решила его лишний раз не травмировать и оставила здесь. Она приносит ему еду и, к счастью, он не отказывается гулять с ней утром и вечером. В основном он лежит вот на этой подушке, рядом с изголовьем хозяйской кровати, но когда мерзнет, то забирается вон в тот выдвижной ящик шкафа…

– Привет, Шери, – повторила я и осторожно погладила пса. Он опустил голову, как бы разрешая мне и дальше гладить его по голове, между аккуратными оранжевыми длинными ушами.

– Ну, как тебе здесь? – спросила меня Марина, брезгливо осматривая каждый уголок действительно маленькой квартирки. – Уж не знаю, сколько задолжал твой дядя, но стоит ли овчинка выделки?

– Да не мог простой официант задолжать очень много. Куда ему было тратиться?

– Так кто-то же сказал, что он был игроком.

– Если бы он был игроком, то уж точно продал бы вот это. – Я давно заприметила написанную маслом картину, возможно, копию Ренуара. Я не очень-то разбираюсь в живописи, но если человек игрок или наркоман, то он точно продал бы все книги, которыми была просто забита квартира. Они стояли на полках, заполняли собой высокими стопками все пространство за дверью, до шифоньера, стояли повсюду. Причем книги были, как мне показалось, старые, а то и старинные.

– Он много читал, знаешь.

Марина перевела это мадам.

– Она говорит, что все ценное, что здесь есть, осталось твоему дяде от его брата, известного танцовщика Евгения Петрова.

Судя по поведению Марины, она разочаровалась в жилище моего родственника, сочла его убогим и проблемным и быстро остыла к теме наследства. К тому же ее явно начала тяготить роль переводчицы. Поэтому, полагаю, она переводила мне может десятую долю того, что весьма эмоционально выражала мадам Жиро. Но в общем и целом все встало на свои места. Квартира действительно не представляет собой ничего ценного, помимо ее расположения в Латинском квартале. Газ в квартире был отключен, и когда мадам Жиро говорила что-то про газ, то имелся в виду, видимо, маленький газовый баллон, подключенный к крохотной плитке, на которой, со слов соседки, Миша готовил себе еду или варил кофе, когда ему за неуплату отключали электричество. Оказывается, средняя месячная цена на электричество в квартире, где пользуются электроплитой, составляет около шестисот евро! Если учесть, что без учета чаевых средняя зарплата официанта в таком скромном ресторане, в каком работал дядя Миша, составляла около тысячи евро, можно понять его желание готовить себе на газовом баллоне.

В присутствии посторонних, я имею в виду Франсуа и мадам Жиро, я чувствовала себя напряженно и не могла как следует осмотреть квартиру. Если бы я, уладив все дела и обговорив дальнейший ход действий, не набралась нахальства и не попросила бы оставить нас с Мариной одних, чтобы мы в более спокойной обстановке оценили мое наследство, эти двое, наверное, остались бы здесь и на ночь, особенно мадам Жиро, которая после смерти своего соседа и приятеля наверняка чувствовала себя в его квартире чуть ли не хозяйкой.

– Ну, что скажешь? – спросила меня Марина, устраиваясь на подоконнике в кухне и доставая сигареты.

– Скажу, что ужасно рада, что они все ушли.

– По-моему, эта соседка многое недоговаривает. Она только и твердила про деньги, что Миша остался должен ей за газ и за электричество, плюс вода, вывоз мусора, еще дворнику… Кроме того, она говорила, что покупала для собаки самые дорогие консервы и гранулы, а это дополнительные расходы.

– Знаешь, я не удивлюсь, если окажется, что она перенесла все самое ценное к себе в квартиру, – предположила я, разглядывая остатки фарфоровой посуды, прежде составлявшей старинные сервизы. Все, что находилось в кухне, было либо треснуто, либо отбито. – Смотри. Вот этот расписной кувшинчик… Это же Лимож! Вот, видишь, клеймо!

– Соглашусь. А что ей мешало это сделать и при его жизни? Она могла по дешевке скупить у него все ценное. Другой вопрос – откуда у него, бедняка, лиможский фарфор? Хотя, конечно, кое-что ему могло достаться и от бывшего хозяина…

– От моего отца?

– Ну да. Это же он прежде владел этой квартирой. А вот как разбогател, купил себе более приличное жилье, переехал, а эту квартиру с барского плеча отдал брату. Лучше бы тебе твой отец что-нибудь оставил, а не этот официант.

Для меня тема отца всегда была больной, поэтому я не стала дальше развивать ее. Все в свое время, решила я, возлагая большие надежды на встречу с самыми близкими родственниками моего дяди – его бывшей женой и дочерью. Уж они точно знают что-то о моем отце. К тому же только они и назовут сумму долга Михаила. Но и здесь тоже все будет нечисто, как мне представлялось, – если сумму банковского кредита мне сообщит нотариус, патрон Франсуа, с которым нам непременно надо будет встретиться в самое ближайшее время, то долги физическим лицам – друзьям, знакомым, – а также карточные долги, если они есть, родственнички могут и преувеличить.

Я сделала фотографии квартиры и отправила их Леве. Он тотчас же перезвонил, сказал, что квартира неплохая, отличное