переработке имеется, - сказал Андрей, вглядываясь в постройки. - Я вот, что подумал, Михалыч. Пока летим, надо повнимательнее, может, какие хутора обнаружатся или воинские части докуда «насосы» не добрались.

«Насосы» это люди, которые разъезжают повсюду со шлангами и канистрами, сливают бензин из брошенного транспорта, цистерн, генераторов потом его меняют на консервы, оружие или женщин. Но кроме «насосов» за горючкой охотятся все, потому что она валюта.

- Сколько нам надо бензина, чтобы заправить лашку? - спросил я.

- Немало. - Андрей скорбно поджал губы. - Полторы тысячи литров. Если прикинуть расход, где-то литров сорок на сотню. - Он вгляделся в датчик топлива. - На оставшихся тысяча двести мы сможем пролететь три тысячи км. Расстояние приличное.

Андрей встал, пригнулся, придерживаясь за перегородку, прошел в салон, покопался в сумке, вернулся с GPS навигатором.Поднял карту и погрузился в вычисления.

- Черт, - с раздражением заговорил он минуту спустя, - джипер не пашет. Спутник, наверное, с другой стороны. Надо подождать.

Андрей отложил аппарат и зашуршал картой, разворачивая ее целиком. Мы погрузились в бессловесный штиль, пока я не увидел реку и не привлек его внимание.

- Андрей, глянь.

Волга разлилась, стала неимоверно жирной и напоминала вытянутое, длинное водохранилище. Саратов ушел под воду, лишь частный сектор на восточной окраине, словно утопающий, из последних сил карабкался на берег. Северная и западная части Энгельса тоже оказались под водой. До аэродрома река не дотянула буквально сотня метров.

Вдоль взлетной полосы в ряд стояли два десятка стратегических бомбардировщиков. Жалкое зрелище, я вам скажу, монстры, созданные для заоблачных высот, для решения стратегических задач, стояли на приколе ненужной грудой металлолома.

Андрей отложил карту, хотел было взяться за штурвал, но передумал.

- Михалыч, давай сажай ты. Сколько уже можно в учениках ходить? Смотри, сделай небольшой вираж, - Андрей ладонью показал маневр, - и заходи ровнехонько на левую полосу. Когда посадишь, прокатись мимо стратегов. Наш бомбер поищем, потом подрули туда, - пальцем указал на здание, примыкающее к плацу с трибуной, - там, скорее всего штаб. Делай все, как всегда, не волнуйся, я тебя подстрахую. Штурвал тяни мягко, не дергай.

У меня получилось и очень даже недурственно.

- Во, во, Михалыч, мастерство не пропьешь! Я лучше бы не смог!

- Правда?

- Богом клянусь, ну все, давай вылезаем и чешем в штаб. Время не ждет.

Окрыленный успехом, раз за разом прогоняя в памяти филигранную посадку, я выпрыгнул из кабины. Достал сигареты, закурил. Давно, знаете ли, не был так доволен собой. Удивлялся, как это у меня получилось так гладенько, после шести-то лет. «А движок? Не подвел, стервец! Пел песню, не останавливаясь и не фальшивя. Тоже моих рук дело». Мне было так хорошо, что я едва не пищал. Улыбка растянула мои губы до ушей.

Глава 9. Стычка (2)

- Чего лыбишься, как параша? - Андрей сам улыбался во все тридцать два. - Ты, того, с куревом завязывай. Сам знаешь - сердечко, аритмия, и все такое… А в нашем деле это швах. Представь, летим, мне башню снесло, надо тебе брать управление, а ты за сердце хватаешься. Теперь, брат, здоровье каждого из нас - дело общее. Мы зависим друг от друга. В связке, так сказать. Команда. Так что, Михалыч, не обессудь.

Андрей подошел, аккуратно вытащил из моих губ тлеющую сигарету, бросил на асфальт и раздавил сандалией. Да и черт с ней, последняя что ли, главное - мы теперь команда.

- Сразу, может, и не получится, но постараюсь, - заверил я.

- Гуд, - Андрей развернулся и пошел к самолетам, я следом.

Ту-160 и Ту-95МС вблизи оказались просто гигантскими. Обшивка потускнела, были загажены птицами, выглядели неопрятно и брошенными. Баллоны на передних шасси у некоторых были кем-то порезаны и эти самолеты выбивались из общего ряда. Они напоминали цирковых лошадей, стоящих на коленях перед дрессировщиком. Не к лицу была эта уничижительная поза великолепным могучим машинам, в свое время служившим гарантом нашей безопасности.

Мы прошлись вдоль шеренги бывших властителей неба, нашего среди них не оказалось. Следующим пунктом маршрута был штаб.

Сорванная с петель дверь валялась в стороне. Мы беспрепятственно вошли в здание. Встретил нас пустой холл, с замусоренным полом, с облезлыми стендами, облупившимся потолком, с запахом казенщины и гуталина. Вправо, влево разбегались длинные коридоры, неровные стены поблескивали краской.

- Ну, что? Начнем осмотр, - Андрей в предвкушении потер ладони.

- Что искать будем?

- Информацию о необычном самолете, об испытаниях, о перемещениях, любые упоминания. На самом деле, сам точно не знаю. - Андрей посмотрел влево, вправо. - Так, с откуда начнемс? Давай с отсюда.

Мы вошли в правый коридор, по ходу продвижения открывали двери. Было очевидно, что здесь уже кто-то похозяйничал. В большинстве кабинетов царил кавардак. Ящики столов, тумбочек вывернуты, стулья опрокинуты, сейфы взломаны, карты на стенах разорваны, бумаги разбросаны, стенды перекошены, сорваны. И всюду этот казенный запах гуталина с краской. Почему-то во всем этом разгроме мне не нравился именно он. Что-то было в нем холодное, подневольное.

Как мы не старались, ничего интересного не находили. Казалось, все мало-мальски ценное, военные уничтожили.

- Так, так, так, смотри, Михалыч. - Андрей держал перед глазами испечатанный лист формата А4. - Оказывается, рядом с аэродромом находится воинская часть и комплексы С500, а так же в.б ПВО. Думаю, стоит туда заглянуть.

Произнося последние слова, он внимательно посмотрел в окно. Я проследил его взгляд и заметил, как вдоль здания, по асфальтированной дорожке идет сухощавый, сутуловатый человек, невысокого роста в фуражке задранной на затылок, в камуфлированной футболке, в розовых шортах. Через плечо на длинном ремне висит полевая сумка-планшет. При ходьбе она билась по правому бедру и отлетала в сторону перекручивая ремни.

- Это что за крендель? - проговорил Андрей, складывая найденный лист пополам. - Надо бы выяснить, Михалыч.

- Отец! - крикнул он, когда мы выбежали из штаба, и пустились за незнакомцем. Тот остановился и по-старчески, переступая, обернулся. Нас он не испугался, пристально вглядывался своими воробьиными черными глазами, пока мы подходили. Незнакомец был преклонного возраста, лет шестидесяти пяти, семидесяти, тощий, с сухим морщинистым лицом, с выпирающими скулами и густыми