Шрифт:
Закладка:
- Отец, - повторил Андрей, когда мы оказались рядом, - не подскажешь…
- Карту ищите, орелики? - спросил ветеран неожиданно бодро.
- Да, ищем, - проговорил Андрей, - а откуда вы знаете, уважаемый? Извините, не знаю вашего высокого звания?
Старик сипло засмеялся, словно закашлялся, пропуская слова Андрея мимо ушей, проговорил.
- Понимаю, понимаю, ее сейчас все ищут. И она есть у меня.
Старик повернулся, зашагал дальше по заросшей дорожке, планшет заколотил по бедру. Мы поспешили следом.
- Послушай, отец, а можно ее посмотреть?
Старик остановился, развернулся, как заржавелый башенный кран, пристально посмотрел на Андрея. С минуту буравил его с высоты своего чина гневным взглядом, мол, за дурака держать изволите, затем фыркнул, развернулся и пошел дальше.
- Да подожди, ты, давай поговорим. Скажи, что хоть за карта? Вдруг твоя, нам не нужна, - Андрей настиг его в три шага.
- Моя всем нужна, на ней все есть и склады с консервами, и зарытые цистерны с топливом, и тайники со стингерами, и вход в тайный город. Все есть, дороги, аэродромы, железки, порталы, все. Даже обозначены места, где самолеты законсервированные стоят.
- Он сумасшедший, - прошептал я, подойдя к Андрею вплотную.
- Согласен, но взглянуть на его карту не мешало бы. Вдруг, дедку повезло, - прошептал он в ответ, а громко сказал:
- Послушай, отец, нам некогда, хочешь, мы тебе за карту дадим банку, нет две банки тунца?
- Ты, что? - взвизгнул старик и затрясся. - Она бесценна. Сто шестьдесят четыре банки тушенки и то будет мало.
- Да послушай, - Андрей взял старика за руку и потянул, останавливая, - нам не нужна твоя карта, но ты хотя бы покажи ее. Если она и, правда, такая ценная, мы дадим тебе сто шестьдесят пять банок лучшей «гостовской» тушенки.
- Она у вас в самолете? - спросил старик заинтересованный, и мотнул головой куда-то влево, хотя Ла-8 стоял у нас за спинами, скрытый зданием штаба.
- Да, - ответил Андрей.
- Ладно, так и быть, вам покажу, - старик зашептал заговорщицки, - и то только потому, что вы небесники. - Он поманил нас пальцем и облизал губы. Мы с Андреем вытянули шеи. Только сейчас я заметил, что бинокль, болтающийся на груди старика, с разбитыми линзами. Наверное, только поэтому он все еще на шее у старика. Он снял фуражку и из внутренней части достал сложенный,засаленный, пропитанный потом, измятый по краям, серый лист. Бережно, чуть ли не трепетно, стал его разворачивать. С каждой секундой лицо Андрея меняется.
- Тьфу, ты, черт, - выпалил он, когда старик развернул так называемую карту. Она была нарисована от руки разноцветными карандашами. Там и здесь были начерканы красные крестики, под каждым надпись печатными неровными буквами «склад: тушенка, икра, крабы, морская капуста», «склад оружия: ПМ, АК, Стингер», «Топливное хранилище: авиационный керосин, 76А, 95А 100478654 тонн».
- Это все? - с раздражением спросил Андрей у явно не здорового старика.
- А тебе, что, мало? - вскрикнул тот и поспешно дрожащими руками стал сворачивать карту. - Мне любой за эти данные, столько консервов отвалит. Ого-го сколько. Тупари, - обозвал он нас и собрался уходить.
- Постой, - Андрей снова поймал его за худую руку. - Планшет дай сюда, - и не дожидаясь реакции, взял сумку. От такой дерзости старик опешил, выкатил на Андрея глаза, разинул рот, не в силах вымолвить ни слова и только моргал. Тем временем, не обращая на пенсионера внимания, Андрей расстегнул планшетник. Под прозрачной пленкой, где обычно хранятся карты, лежала еще одна разрисованная бумажка.
Андрей перевернул сумку, вытряхнул содержимое. На асфальт посыпались цветные карандаши, ломанная офицерская линейка, несколько гильз и затертый ластик. Андрей отпустил планшетник, тот упал, дернул ремнем старику шею. Затем Андрей бесцеремонно сцапал бинокль, поднес к глазам, посмотрел, понял, что он настолько же нужный, как и карты, бросил.
- Пошли, - буркнул он мне, зашагал к штабу. Я еще несколько секунд стоял с «главнокомандующим», чувствуя себя до крайности неловко. Глядя в увлажнившиеся глаза старика, промямлил извинения, затем поспешил за Андреем.
Мы продолжили поиски по кабинетам. В одном из них в ворохе бумаг Андрей выудил какую-то бумагу, сел на подоконник, подставил ее под свет, забегал глазами по строчкам. Пока он читал я пошел шерстить другие помещения.
Зашел в очередную комнату, ничем не отличающийся от прочих. Взгляд заскользил по пыльному окну с подтеками, по анкерному крюку для жалюзи, по серому беленому потолку (после трещины у Тереньтича, в целях безопасности я взял за правило смотреть на потолки), местами потрескавшемуся и вздувшемуся пузырями. По углу спустился к ДСПешному шкафу, прошелся по портрету какого-то малохольного мужичка с въедливыми глазками и мерзкой улыбкой, по полкам заставленным книгами, по ряду дипломов и грамот с печатями, обрамленных в серебристые рамки и только тут меня прострелило. Просто прошило от макушки до пяток. «Какой к черту портрет?». Взгляд метнулся обратно, пролетел по грамотам с дипломами, по полке и остановился на физиономии. Между мебелью, прижавшись спиной к стене, стоял человек в синем комбинезоне, очень похожий на Шурума. Он пристально смотрел на меня и хищно улыбался. В руках, так и есть Шурум, сжимал помповое ружье. «Как он здесь очутился? Откуда?», - мысль завибрировала, загудела в голове, как натянутая струна. Пока таращился на Шурума, мне между лопаток ткнулось что-то твердое. Я пискнул и обернулся. Сзади стоял не Яхо, как следовало ожидать, а Гжегош. В отличие от Шурума он не улыбался, а был серьезен и очень напряжен. Я кожей чувствовал, как пистолет в его руке подрагивает.
Осторожно ступая, как-то плывуче Шурум отделился от стены и приблизился ко мне вплотную. Так, что я мог ощущать гнилостное его дыхание. Шепотом он спросил:
- Где Рэмбо?
Я силился понять вопрос, смотрел на Шурума и только тупо моргал. От страха и неожиданности меня, словно вытряхнули и набили ватой, оставив в голове малость серого вещества. Я разучился понимать русскую речь и тем более внятно отвечать. Почувствовал, как от стоп колючий холод расходится по ногам вверх к
