глазницах, закатываясь и вращаясь, истекая прозрачными слезами сукровицы. И тревожнее всего было то, что глаза не только стали ярче, но и фактически двигались независимо друг от друга… Левый следил за ним в зеркале, в то время как правый глаз осматривался вокруг, вверх, вниз и по сторонам.

Арт негромко вскрикнул и отстранился от зеркала.

Увиденное, было абсолютно невероятным. Просто невозможным. У него галлюцинации или нечто подобное. Эмбриональные ткани вызвали какую-то странную инфекцию, и у него лихорадка. По лицу катился пот, Арт чувствовал головокружение, тошноту. Даже странный, острый привкус на языке. Да, Арт заболел. Он просто разбудит Линн, которая отведёт его в больницу к доктору Морану, и всё наладится.

Вот так. Это всё, что нужно.

Направляясь к двери ванной, Арта поразило то, насколько ясным стало его зрение. То, что он видел переплетение волокон древесины двери и пятна перекрывающих друг на друга отпечатков пальцев на ручке. Он мог различить даже текстуру пылинки в воздухе, настолько отчётливой она была. Арт оставил свет включённым и вышел в коридор.

Или вышел бы.

С той разницей, что, пытаясь это сделать, он врезался прямо в дверь. Та была закрыта. Арт её закрывал, но всё же мог видеть насквозь, словно дверь была прозрачной. Да, протянув дрожащую руку, Арт почувствовал поверхность, но дверь была словно из прозрачнейшего стекла.

Практически задыхаясь, он огляделся.

Так и есть — стены исчезали, и Арт мог видеть гостевую спальню, бельевой шкаф и даже, в конце коридора, свою спальню, где, свернувшись калачиком, спала Линн. Арт не просто видел девушку — он видел идеально. Разглядел в темноте её кожу и поры на ней. Тонкие волоски на предплечье. Родинку на левом бедре. Даже клочок темных волос между ног.

Боже, он видел прямо сквозь одеяла, сквозь одежду, и, да, прямо сквозь Линн, и матрас под ней, и сквозь ковёр под всем этим.

Арт прижал кулак ко рту, чтобы не закричать.

Всё было прозрачным; физически плотным, но визуально неосязаемым. Он видел под ногами комнаты нижнего этажа, словно стоял на листе стекла. Видел кухонный стол так, словно тот находился не в кромешной темноте, а в ярком свете дня. Арт разглядел отдельные крупинки слюды на столешнице и похожую на булыжник крошку от тоста.

Этого оказалось достаточно.

Арт шёл по коридору… а потом ослеп. Зрение отключилось, как по щелчку. Когда он попытался направиться к спальне, наступила абсолютная слепота; а когда повернулся к лестнице, зрение вернулось.

И Арт знал почему.

Глаза не хотели, чтобы он предупредил жену. У них были другие планы. Они хотели, чтобы он спустился. Требовали, чтобы он отправился вниз, и тогда Арт шаг за шагом спустился, моля Бога о возможности сомкнуть глаза, чтобы перестать видеть мир таким, каким его видели они.

Спустившись вниз и не зная, что ещё делать, Арт упал в глубокое кресло. Он подумывал позвать Линн, но побоялся. Если он это сделает, глаза узнают, и Арт боялся не того, что они могут сделать с ним, но того, что они могут сделать с ней. Оставалось лишь ждать и надеяться, что всё закончится. Арт сидел в темноте, в ужасе от окружающего мира, видя его таким, каким его видели глаза: чудовищным и опасным местом заточения, которое для них было подобно тюрьме.

— Пожалуйста, — сказал он. — Пожалуйста, прекратите; пожалуйста, сделайте так, чтобы всё закончилось…

Но ничего не закончилось.

Возможно раньше то, что росло в глазах, лишь вызревало, но теперь оно родилось и полностью осознавало окружающий мир. Арт уставился вверх, глядя прямо через потолок, второй этаж и даже сквозь чердак; смотрел вдаль сквозь черепицу крыши и призрачную решётку ветвей деревьев за ними.

Видел далёкие звёзды.

Из-за плотной облачности над городом, Арт никак не мог их разглядеть, но он видел. Яркие, они становились всё ярче и больше по мере того, как его телескопический взгляд с ошеломляющей скоростью уносился от Земли и всматривался в саму сердцевину космоса.

И тогда Арт, наконец-то, закричал.

Потому что человеческий мозг был не в силах воспринимать то, что показывали глаза. Он не был предназначен для разглядывания запредельности бескрайних пространств глубочайшего космоса и первозданные печи тех далёких солнц.

Но ещё ужаснее было то, что глаза показали ему после.

Арт не только видел сквозь стены, деревья и всё остальное, но и лицезрел звёзды какого-то далёкого космоса… но то были не звёзды, а глаза, тысячи глаз, которые с холодным, безжалостным разумом взирали сверху на мир людей.

Нет, нет, нет… Боже, только не это, только не… это…

Но глаза не испытывали жалости ни к нему, ни к его крошечному мозгу млекопитающего.

Они показали Арту другой мир, который приблизился настолько, что его можно было разглядеть, почти дотронуться, хоть тот и должен был находиться на столь огромном расстоянии, что его, наверное, невозможно было вычислить. Глаза явили ему взаимосвязи четырехмерного пространства, кошмарный антимир с невозможными изгибами и извращённой геометрией; пылающие цвета асимметричной призматической бездны, которая, по сути своей, являлась безбожной клокочущей тьмой за гранью известной вселенной. Дымящихся кристаллических червей, оставляющих за собой слизистые следы из полихроматичных пузырей, и омерзительные сгорбленные тени, пожирающие время, пространство и даже самих себя.

Вот тогда Арт закричал по-настоящему.

Потому что был уверен, что эти твари… эти сущности… тоже его увидели.

И мысли о том, что Арт может оказаться запертым в этой жуткой многомерной яме вместе с ними, было достаточно, чтобы свести с ума окончательно.

Сомнений не оставалось: пересаженные ткани были не естественного происхождения. То была паразитическая форма жизни, зародившаяся в его глазницах, и теперь Арт был лишь носителем для неё.

В итоге, осознав это, он потерял сознание.

* * *

Утром Линн обнаружила его в кресле и разбудила.

Арт посмотрел на неё, ожидая, что при одном виде его глаз она закричит, но — нет. Линн просто хотела знать, какого черта он спит здесь внизу, в кресле. Зрение Арта было совершенно нормальным. Он не мог видеть сквозь Линн, сквозь стены, ничего подобного. Арт бросился в ванную и осмотрел глаза. Конечно же, они были больше чем обычно, но не обесцвеченные и никоим образом не видоизменившиеся. Если прошлой ночью что-то и случилось, то уже закончилось.

Но оно всё ещё там, сказал себе Арт, и ты это знаешь. Что бы ни зародилось из этих тканей в глазах, оно всё ещё внутри.

Когда он вернулся, Линн уже ждала:

— Ты не хочешь рассказать, что все это значит? — потребовала она.

— Наверное