поскольку в чувстве к одной и той же воспринимаемой вещи иногда примешивается то одно, то другое, то со временем получается, что, представляя что-либо, нет никакой уверенности в том, что мы представим себе в следующий раз; несомненно лишь одно: это будет нечто, что предшествовало тому же, в то или иное время. 11

Такой поток мыслей может быть неуправляемым, как во сне, или «регулироваться каким-то желанием и замыслом». В сновидениях образы, дремлющие в мозгу, вызываются каким-то «возбуждением внутренних частей тела человека». Ведь все части тела так или иначе связаны с определенными частями мозга. «Я полагаю, что существует взаимное движение от мозга к жизненно важным частям и обратно от жизненно важных частей к мозгу, благодаря чему не только воображение [или идея] порождает движение в этих частях, но и движение в этих частях порождает воображение, подобное тому, которым оно было порождено». 12 «Наши сны — это обратная сторона наших бодрствующих воображений: движение, когда мы бодрствуем, начинается с одного конца, а во сне — с другого». 13 Нелогичная последовательность образов в сновидениях объясняется отсутствием каких-либо внешних ощущений, которые могли бы их проверить, или какой-либо цели, которая могла бы ими руководить.

В психологии Гоббса нет места свободе воли. Сама воля — это не отдельная способность или сущность, а всего лишь последнее желание или отвращение в процессе размышления; а размышление — это чередование желаний или отвращений, которое заканчивается, когда один импульс длится достаточно долго, чтобы перетечь в действие. «В процессе размышления последнее влечение или отвращение, непосредственно примыкающее к действию или его отсутствию, мы называем волей». 14 «Аппетит, страх, надежда или остальные страсти не называются добровольными, ибо они исходят не из воли, а являются ею, а воля не добровольна». 15 «Поскольку всякий акт человеческой воли, всякое желание и склонность проистекают из какой-то причины, а та — из другой причины, в непрерывной цепи (первое звено которой находится в руке Бога — первой из всех причин), они проистекают из необходимости. Так что тому, кто мог бы увидеть связь этих причин, необходимость всех добровольных действий людей показалась бы очевидной». 16 Во всей Вселенной существует непрерывная цепь причин и следствий. Ничто не является случайным, чудесным или обусловленным.

Мир — это машина, состоящая из материи, движущейся по закону, и сам человек — такая же машина. Ощущения входят в него как движения и порождают образы или идеи; каждая идея является началом движения и становится действием, если ей не препятствует другая идея. 17 Каждая идея, какой бы абстрактной она ни была, в той или иной степени движет телом, пусть и незаметно. Нервная система — это механизм, преобразующий сенсорное движение в мышечное. Духи существуют, но это всего лишь тонкие формы материи. 18 Душа и разум не нематериальны; это названия для жизненных процессов тела и работы мозга. Гоббс не пытается объяснить, почему сознание должно было развиваться в таком механическом процессе — от ощущения к идее и отклику. А сводя все воспринимаемые качества объектов к образам в «уме», он приближается к позиции, которую позже займет Беркли в опровержении материализма, — что вся известная нам реальность — это восприятие, ум.

3. Этика и политика

Подобно Декарту до него и Спинозе после него, Гоббс проводит анализ страстей, поскольку находит в них источники всех человеческих поступков. Все три философа используют слово «страсть» в широком смысле для обозначения любого базового инстинкта, чувства или эмоции — прежде всего аппетита (или желания) и отвращения, любви и ненависти, восторга и страха. За всем этим стоят удовольствие и боль — физиологические процессы, повышающие или понижающие жизненную силу организма. Аппетит — это начало движения к чему-то, что сулит удовольствие; любовь — это аппетит, направленный на одного человека. Все импульсы (как утверждал Ларошфуко четырнадцать лет спустя) являются формами самолюбия и проистекают из инстинкта самосохранения. Жалость — это воображение будущих бедствий для себя, вызванное восприятием чужой беды; милосердие — удовлетворенное чувство силы при оказании помощи другим. Благодарность иногда включает в себя некоторую враждебность. «Получение от того, кому мы считаем себя равными, больших благ, чем есть надежда воздать, располагает к притворной любви, а на самом деле к тайной ненависти, и ставит человека в положение отчаянного должника, который, отказываясь от встречи со своим кредитором, молчаливо желает, чтобы тот был там, где он мог бы никогда больше его не увидеть. Ибо выгода обязывает, а обязательство — это рабство». 19 Основное отвращение — страх, основной аппетит — власть. «Я считаю общей склонностью всего человечества вечное и беспокойное желание власти за властью, которое прекращается только в смерти». 20 Мы желаем богатства и знаний как средства к власти, а почестей — как свидетельства власти; и мы желаем власти, потому что боимся неуверенности. Смех — это выражение превосходства и власти.

Страсть смеха есть не что иное, как внезапная слава [самодовольство], возникающая от внезапного представления о некотором превосходстве в себе по сравнению с немощью других или с нашей собственной, бывшей прежде; ибо люди смеются над глупостями своего прошлого, когда они внезапно вспоминаются, если только они не несут с собой какого-нибудь настоящего бесчестья. Больше всего смеются те, кто сознает в себе меньше всего способностей, кто вынужден держать себя в руках, замечая недостатки других людей. И поэтому много смеха над недостатками других — признак пассивности. Ибо для великих умов одно из достойных занятий — помогать другим и освобождать их от презрения, а себя сравнивать только с самыми способными. 21

Хорошее и плохое — субъективные понятия, варьирующиеся по содержанию не только от места к месту и от времени, но и от человека к человеку. «Объект любого влечения или желания… человек называет добром; предмет его ненависти или отвращения — злом; ибо эти слова… всегда употребляются по отношению к человеку, который их использует, не существует ничего простого и абсолютного, ни какого-либо общего правила добра и зла, которое можно было бы взять из природы самих объектов». 22 Сила страстей может быть благом и вести к величию. «Тот, кто не имеет сильной страсти к… власти, богатству, знаниям или почестям… не может иметь ни большой фантазии, ни большого ума». Слабые страсти — это скука; ненормально сильные страсти — это безумие; «не иметь желаний —