Надвигалась зима… А вместе с ее приближением стали шириться слухи и о порче многих дел в Добровольческой армии. В особенности не все обстояло благополучно в ее делах, по многим причинам начавшим разлагаться с неудержимой быстротой.

Без отдыха несший свою тяжелую службу отряд генерала Абрамовича заметно таял. И по мере того, как таяли и теряли свои силы добровольцы, – прямо пропорционально возрастали силы Коцура, вновь твердо ставшего на ноги и к концу 1919 года сделавшегося уже фактически полновластным хозяином всего района.

Почти игнорируя теперь власть добровольцев, окончательно уверовавшие в Коцура, как в Бога, крестьяне исполняли беспрекословно все его приказы, не смея даже размышлять о непослушании. Всякого рода продовольствие, необходимое для вполне сытого существования вольницы, без малейшей задержки и широкою рекой вливалось в заповедный стан знаменитого атамана. Не было недостатка и в пополнении коцуровской «армии» людьми и лошадьми, о чем, конечно, не могли и мечтать уже начавшие заболевать добровольческие части.

В это время начал о себе давать знать и Махно, оперировавший в районе Екатеринослава и Нижне-Днепровска. Операции этого пресловутого атамана, правда, не всегда были удачны. Несколько раз Махно пришлось потерпеть весьма серьезные поражения от добровольцев. И после таких поражений махновская вольница обыкновенно стремительно распылялась по деревням и селам, пряча оружие и превращаясь в самых безобидных мирных граждан. Некоторые же из наиболее удалых махновцев пробивались правым берегом Днепра к тому же Коцуру или же шли в отряды атамана Шубы, бродившего в районе Константинограда и дважды осенью 1919 года бравшего Полтаву. Переправлялись эти махновцы и на левый берег Днепра почти всегда в одном и том же месте, а именно у местечка Келеберды.

Бежали дни и недели, и все больше и больше сгущались тучи над Добровольческой армией, а вместе с нею и над всем Белым делом, во имя конечного успеха которого было принесено столько бескорыстных жертв…

И вот наступил день, когда сначала в штабах и тыловых канцеляриях впервые робко зашептали о роковой вести, принесенной телеграфом с передовых позиций… Но вскоре эта весть уже не была секретом и для всего населения обширных южнорусских земель, находившихся под властью белых. Всем стало известно, что незадачливая Добровольческая армия потерпела непоправимое поражение на Курском и Киевском направлениях…

Главною причиной такой грозной русской беды многие знатоки выставляли непомерную растянутость фронта добровольцев и неорганизованность их громадного тыла, в результате ослабевшего до полного маразма… Весьма возможно, что были и другие причины, повлекшие за собою впоследствии наше многолетнее изгнание, которому и по сей день нет конца…

Но в мою задачу не входит изыскание и рассмотрение этих причин, уже в достаточной степени известных из обширного материала печатных трудов, посвященных печальной эпопее Добровольческой армии.

В ноябре 1919 года эта армия, уже в достаточной степени пораженная неизлечимым недугом, начала откатываться на юг, освобождая для большевиков обширные северные районы. От Полтавы, Ромодан и Кременчуга грустно потянулись мелкие, малочисленные и дезорганизованные отряды, торопившиеся достигнуть Знаменки; от Киева же и Черкасс – такие же отряды устремлялись к Бобринской.

Потерявшие веру в успех своего дела добровольцы шли разбросанно, беспорядочно, без всякой связи между таявшими в пути частями, на которые иногда было трудно смотреть без искренних слез… Распрощался с белыми и несчастный Чигирин, из которого по приказу свыше должен был уйти отряд доблестного генерала Абрамовича.

Конец Крыма

Дул ветер – холодный, пронизывающий, – гнавший по серому осеннему небу обрывки таких же серых, унылых туч. И этому холодному ветру, казалось, суждено было уже никогда не иметь конца, так как завывание его и докучливый свист уже несколько суток наполняли душу безысходною тоскою. А вместе с завыванием ветра со всех сторон ползли к нам зловещие вести, такие же серые и унылые, как несшиеся по небу обрывки туч.

Убили генерала Бабиева… Предпринятая нами громадная операция за Днепром бесславно оборвалась, и добровольческие конные части спешно возвращались обратно. Кто-то пытался еще спасти положение, приказывая начать новые перегруппировки, а кое-кто уже безнадежно махал рукой и отдавал себя в руки слепой судьбы…

В эти самые невеселые минуты я спешно мчался среди сгущавшихся сумерек в деревню Н., посланный туда по приказанию штаба Гвардейского кавалерийского полка в распоряжение начальника дивизии.

Было уже совсем темно, когда я, в сопровождении вестового, доскакал до места своего назначения и после недолгих расспросов и поисков вошел в сени хаты, занятой требовавшим моего прибытия генералом. Вышедший навстречу симпатичный поручик, не дав раздеться, тотчас же провел меня вовнутрь незатейливого помещения начальника дивизии.

Наскоро осмотревшись при свете убогой керосиновой лампы, я сильно смутился и в нерешительности почтительно остановился в дверях: хата была заполнена старшими офицерами, по всем данным собравшимися на какое-то важное совещание. Отыскав глазами знакомую мне фигуру бравого начальника дивизии генерала В.Н. Выграна, я громко отрапортовал о своем прибытии в его распоряжение, стремясь покрыть своими словами стоявший в маленькой избе шум нескольких повышенных мужских голосов.

Милейший и доблестнейший генерал улыбнулся, приветливо подозвал меня к себе и, крепко пожав руку, указал на ближайший угол:

– Посидите там, дорогой, пока мы кончим!.. Теперь уже скоро!..

Изумленный такою исключительною любезностью высшего начальника, я поспешил занять указанное мне место и стал терпеливо дожидаться конца военного совещания, попутно рассматривая его участников… Среди присутствовавших я вскоре узнал начальника штаба дивизии полковника В.К. Фукса[706], полковника Гвардейского кавалерийского полка Римского-Корсакова, двух полковых командиров, фамилии которых теперь вылетели из моей памяти, еще одного кавалерийского полковника, с которым ранее мне не приходилось встречаться, и, наконец, тут же был уже мне знакомый адъютант начальника дивизии.

Ждать мне пришлось недолго. Совещание кончилось. Старшие офицеры откланялись генералу Выграну, и хата стала быстро пустеть. В результате я остался наедине с начальником дивизии и его начальником штаба.

– Очень рад, что вы так быстро прибыли, дорогой! – обратился ко мне милейший генерал. – Но в дальнейшем от вас потребуется еще большая быстрота и энергия…

Я щелкнул шпорами, всею своею фигурой выражая полную готовность исполнить какое угодно поручение.

– Ну так вот! – продолжал генерал, одобрительно кивнув. – Сейчас вам выдадут письменное приказание, а в придачу – двух корнетов и пять солдат… Немедленно же отправляйтесь с ними в Севастополь и постарайтесь исполнить все вам порученное как можно скорее… Надлежит получить для нас седла, пики, теплые вещи и т. д. Во всем этом мы сильно нуждаемся, а время, как вы сами знаете, –