Спешенные, ведя коней в поводу, стали мы укрыто пробираться переулками предместья к намеченной новой позиции для более выгодного соприкосновения с противником. А последний все быстрее наступал на Чигирин, ни на мгновение не прерывая своего жестокого огня.

Пули жужжали повсюду. Все чаще попадались нам на глаза новые раненые, ковыляя, продвигавшиеся вдоль заборов и искавшие укрытия и помощи… Коцуровцы наступали со все увеличивающейся дерзостью, грозя полнейшим поражением застигнутому врасплох отряду добровольцев.

– Конец! – слышалось из рядов последних. – Разве мы в силах противостоять этим чертям?.. Сколько их и сколько нас?.. Теперь Коцур возьмет нас голыми руками!..

Но доблестный генерал Абрамович не растерялся и, по-видимому, был совершенно противоположного мнения. Не прошло нескольких минут, как он уже очутился со своим ближайшим окружением на сравнительно высоком холме, господствовавшем около Чигирина над всею округой и дававшем возможность широко ориентироваться.

Для такого одаренного военачальника, каким был генерал Абрамович, последняя задача не представляла собой большой трудности. Он быстро ознакомился с обстановкой, угадал намерения противника и тотчас отдал соответствующие распоряжения:

– Ничего!.. Не так страшно! – И вслед за тем обратился к нам, своей единственной коннице: – А вы… постарайтесь ударить в тыл господам повстанцам!.. Проберитесь укрыто и возможно быстрее вокруг горы!.. Обойдите эту знаменитую гору!..

Гора, на которой находился наш доблестный генерал, действительно была знаменитой: на ней, во тьме веков, и был воздвигнут князем Адамом Вишневецким тот самый исторический замок, о котором упоминалось выше в нашем очерке. За обладание этим холмом и замком много раз ожесточенно боролись турки, поляки, русские и отдаленные предки теперешних гайдамаков-коцуровцев… Прошли столетия, и снова обагрила зеленые склоны чигиринского холма горячая славянская кровь, пролитая благодаря нелепой и жестокой междоусобной распре…

Исполняя приказ генерала Абрамовича, мы стали осторожно пробираться садами и огородами, стараясь не быть замеченными коцуровцами. Оставшийся позади нас, на горе, генерал со штабом был нам хорошо виден, как на ладони, что в значительной степени ободряло и воодушевляло шедших исполнять нелегкую задачу конноподрывников.

Но не прошло нескольких минут, как с генералом и его офицерами произошло нечто неожиданное: стоявшая на вершине холма штабная группа внезапно заколебалась, рассыпалась – и вслед за тем мы ясно увидели, как генерал Абрамович вместе со своими помощниками стремительно сбежал по горному склону вниз, встревоженный каким-то новым обстоятельством.

Через секунду это обстоятельство сделалось явным: на вершине горы ясно обозначились фигуры коцуровских стрелков, двигавшихся цепью и уже пустивших в ход пулеметы, из которых обильно поливалось свинцовым дождем чигиринское предместье.

Положение добровольцев осложнялось до крайности, ибо непрерывный огонь повстанцев не давал им возможности сгруппировать свои силы и задержаться на одном месте. А Коцур тем временем окружал Чигирин своим более чем двухтысячным отрядом, приготовляя нам подлинный Седан на малороссийских просторах…

Силы отряда генерала Абрамовича быстро истощались. Помощи от главных сил Добровольческой армии ждать было более чем наивно: эти силы были расположены на расстоянии 40—45 верст от Чигирина, в Знаменке, Кременчуге, Александровке и т. д.

Но худа без добра, как известно, не бывает, и то обстоятельство, что наш крошечный, но доблестный отряд не мог рассчитывать на чью-либо помощь и оставался до конца предоставленный исключительно своим силам, – только придало еще более отваги его бойцам, ни на минуту не терявшим воли к победе… И эта победа в результате все же пришла, хотя и не скоро…

Наш конно-подрывной полуэскадрон продолжал свое укрытое движение вокруг горы упорно и отважно, но не без горьких потерь и жертв.

Во время нашего памятного движения в обход противника генерал Абрамович прислал вторичное приказание: довести наше дело до конца и возможно скорее обойти знаменитую чигиринскую гору. В результате мы все же эту задачу выполнили, заставили коцуровцев покинуть дорогой для них холм и оттянуть от него свои силы.

Жесточайший бой с повстанцами тянулся весь день, при неумолкаемом треске пулеметов, орудийных выстрелах и громадных потерях с обеих сторон. Но стойкость, проявленная малочисленным и сборным отрядом генерала Абрамовича, решила все дело в нашу пользу и заставила Коцура умерить пыл своих надежд и стремлений. К вечеру он решил ликвидировать свое военное предприятие против добровольцев, снял осаду и стал поспешно отводить свой отряд в сторону лесов.

На этот раз мы уже не желали повторять недавней ошибки, и во избежание новых неожиданностей со стороны коцуровцев преследовали их своею конницей до полнейшего нашего торжества и изнеможения… К сожалению, при этом победном преследовании у нас опять не обошлось без потерь во время дважды повторенной конной атаки…

Коцур ушел в свои лесные дебри, но его многочисленные партизанские группы не прекратили своих набегов и грабежей.

После чигиринского боя отряд доблестного генерала Абрамовича около шести недель простоял в Чигирине, постоянно ведя тяжелые бои с не желавшими униматься коцуровцами. Крестьянская масса не переставала сочувствовать своему излюбленному атаману и оказывала ему содействие при каждом удобном случае. Благодаря этому обстоятельству Коцур иногда сам отправлялся «на прогулки» из своего логовища, напоминал о своем благополучном существовании крестьянам личным появлением в их деревнях и причинял новое беспокойство измученным добровольческим отрядам.

Несколько раз в среде добровольцев рождалась мысль решиться на отважный шаг, направиться в глубину лесов и раз навсегда покончить с засевшим в них Коцуром, разгромив его гнездо. Но здравый смысл генерала Абрамовича категорически останавливал добровольцев от подобной авантюры. Для того чтобы идти на коцуровскую берлогу, у нас не имелось и десятой доли тех сил, какие были необходимы для достижения успеха.

Предыдущие бои, а в особенности памятный всем бой под Чигирином, вывели из строя значительную цифру доблестных бойцов, непримиримых врагов беспорядка, насилия и анархии. Немало пострадал и наш Гвардейский конно-подрывной полуэскадрон, понесший невозвратимые потери в людях и их верных четвероногих сподвижниках.

Присылались нам, правда, неоднократно пополнения людьми и лошадьми, причем первыми являлись всегда прекрасные мобилизованные кавалеристы старых кадров и незаменимые энтузиасты-добровольцы из интеллигенции.

Но главною ценностью конно-подрывного полуэскадрона все же являлись его коренные бойцы, а именно воодушевленные единым и искренним патриотическим порывом совсем юные кадеты, юнкера и студенты, неудержимо рвавшиеся к самым отчаянным подвигам.

С этим незаменимым элементом странно объединялись в одно нераздельное целое прекрасные люди совсем иной среды и иных характеров: ими являлись навсегда оставшиеся в моей памяти немцы-колонисты, в значительном числе заполнявшие ряды нашего славного полуэскадрона.

Всегда уравновешенные, безукоризненно честные и проникнутые искреннею ненавистью ко всем нарушителям законности и права собственности