– Хе! Успокойтесь, славный мессир, успокойтесь! В моей шкуре – тоже живой человек! – вкрадчиво, словно побитый раб, балаганил старик.

– Так говори же!

Чезаре уже выпустил еврея из рук и теперь дрожал от гнева. Его собеседник, приведя себя в порядок, отошел для пущей безопасности на несколько шагов и начал:

– Вы ведь знаете, мессир, того молодого патриция из Феррары, кузена его светлости, который вздумал обрабатывать металлы, прошел обучение в Болонье, у золотых дел мастера Асканио Перуцци, и затем совершенствовался под вашим руководством?

Чезаре, заметно пожелтев, тяжело дышал, как человек, которому не хватает воздуха. Он возопил в крике боли и неистовой злобы:

– Баччо делла Такка!.. И что же? Что же?

– Это ведь с ним, если не ошибаюсь, сбежала ваша супруга?

– Не нужно об этом! Прошу тебя! – рычал Чезаре, словно под пыткой.

Тюбаль, слащавый, но мстительный, упорствовал:

– …это ведь с ним, не так ли, она состоит в греховной связи с ведома всей Феррары?

Незнакомый голос вопросил отрывисто:

– Так это Баччо должен получить приз?

Последовал утвердительный знак, и гроза разразилась вновь:

– Собака! Проваливай! Вон отсюда, свинья! Видеть тебя не желаю! Христопродавец! Проваливай, гнусное животное! Дышишь на ладан, а все насмехаешься… Проваливай, говорю тебе! – Но еще до ухода еврея Чезаре смягчился. – Нет-нет, останься. Объяснись. Как так вышло? Я и не знал, что он участвует…

Теперь уже разговор шел в спокойном русле.

– Этого не знал никто, мессир. Заговор был устроен умело, тайно. Он обо всем условился с герцогом.

– Но как же конкурс?

– Комедия для удовлетворения горожан и ваятелей. Все уже решено в пользу Баччо.

– О!.. Худшего из моих учеников! Изготовителя фермуаров и солонок! Ювелира!

– Именно!

– Бессердечного ремесленника! Фатоватого торговца бижутерией!

– Гм… Я бы сказал: парня лихого и дерзкого!

– Я бы давно его убил, если бы не предпочел славу мести!.. Ах! Баччо! Изменник! Ничтожный ученичишка!.. Но, Тюбаль, что-то мы расфантазировались. Он ведь не создал Андромеду, которая может сравниться с моей?

– Почему же? Создал. В определенном смысле.

– Тебе-то это откуда известно?

– Его дворец стоит по соседству с моим домом, там, внизу, рядом с Вратами Моря, и вот уже какое-то время я наблюдаю в саду суетливую беготню. Баччо приказал соорудить барак, из которого в последние дни беспрестанно валит дым. По ночам отблески большой печи окрашивают в красный цвет зелень. Никакого сомнения: он отливает нечто важное. Вчера я подкупил одну служанку, та открыла мне потайной ход, и я смог увидеть статую.

– И как она тебе?

– Значительно уступает этой, однако же замечательная. Каким-то чудом в вас двоих внезапно ожили двое титанов: Микеланджело Буонарроти и Бенвенуто Челлини… Но вы – не Микеланджело, которому была предназначена блестящая будущность, и статуя Баччо, принадлежа к школе Челлини-ювелира, больше соответствует как чаяниям герцога, так и пожеланиям простого народа.

Тут уж Чезаре встревожился не на шутку:

– Ба! Так ты полагаешь, что все: и простой люд, и великие мира сего…

– Полноте! Не мне вам объяснять, что ни одни, ни другие так и не поняли Микеланджело: стоя слишком далеко от них, он казался им маленьким… Черт подери! Да вы просто уничтожите Пико Пиччи и Сципионе Триболо! Но вот Баччо делла Такка, в свою очередь, уничтожит вас, тем более что все уже решено!

Бедняга Бордоне, еще более подурневший от ненависти, расхаживал взад и вперед по мастерской, движимый необходимостью действовать.

– Все! Он забрал у меня все. Любовь, богатство, славу!.. Ах, ты лжешь, еврей! Ты сбиваешь меня с толку, зарождаешь во мне подозрения, уж и не знаю, с какой целью, но, клянусь святым крестом, ты лжешь!

– Будь вы беспристрастны, я бы сейчас же доказал вам, что говорю правду.

– Каким образом?

– Я могу провести вас к Баччо.

С пару мгновений они просто смотрели друг на друга.

– Пойдем же скорее!

Прежде чем надеть камзол, скульптор натянул на себя кольчугу. Так было принято. К тому же у него было много недругов, вражду с которыми он не мог прекратить, так как никогда не располагал тремя-четырьмя сотнями экю, необходимыми для поручительства. Кольчуга Тюбаля не смутила.

Но когда Чезаре выбрал среди своих кинжалов вместо первого попавшегося смертоносное лезвие с двойной режущей кромкой, в остроте которого он не забыл убедиться, еврея охватило беспокойство.

– Постойте, мессир! Мы не выйдем отсюда, пока вы не пообещаете мне сохранять благоразумие, по крайней мере в палаццо делла Такка.

– Обещаю.

– Поклянитесь Девой Марией!.. Давайте, я жду, клянитесь…

– Тьфу ты! Черт бы побрал этого старого лиса! Хорошо: клянусь Девой Марией!

Он бросил неопределенный взгляд на статую, закутался в широкий плащ, надел берет и вышел вместе с евреем.

Они шагали теперь бок о бок по узким, расцвеченным мишурой улочкам. Небо вычерчивало над их головами красновато-розового цвета ящерицу; кое-где уже собирался синеватый морозный туман. От окрестных болот поднимались малярийные испарения. Они шли быстро, посреди народного оживления; Чезаре – стремительным шагом, еврей – семеня поблизости, словно шакал, следующий за львом.

– Так он изваял ее в бронзе? – спрашивал Бордоне, хмуря брови.

– И самым чудесным образом, – отвечал Тюбаль. – Даже в Падуе не сделали бы лучше!

– Какой она высоты?

– Около шести флорентийских саженей.

– Ах! Как «Персей»!..

Воцарилось молчание.

Внезапно Чезаре заворчал. Его заикание лишь усилилось под влиянием сильнейшего раздражения. Дрожа от разочарования, он цедил себе под нос, что-де был последним бараном; что ни одному достойному этого звания скульптору нет смысла надеяться на что бы то ни было в Ферраре, где можно стать разве что подмастерьем у местных архитекторов.

И так как они проходили неподалеку от церкви Святого Доминика, в подтверждение своих слов он указал на ее фасад и статуи Феррери:

– Вот чего от нас здесь требуют, если только это не орнамент алтаря или свода работы Бинделли и Марескотти! Наши герцоги д’Эсте ничего не понимают в скульптуре! Совершенно ничего! С тех пор как один из их предков покровительствовал Пизанелло (который был лишь медальером!), вот уже сто лет, как при этом дворе негодяев и в этом городе тупиц процветают одни лишь поэты! В Ферраре любой мадригал, любое concetto[110] вознесет сочинившего его рифмоплета на самую вершину. Здесь командуют трубадуры. Боярдо, капитан Модены! Ариосто, губернатор Гарфаньяны! Ну не смешно ли?.. «Ах! Вы поэт, милейший? Вот, возьмите этот трон!..»

– Тише, мессир, – промолвил еврей, хлопая ладонью по стене больницы Святой Анны, мимо которой они шли. – Вы забываете, что здесь содержится под стражей, как буйнопомешанный, Торквато Тассо…

– Это верно. Но толкни дверь этой церкви – и что ты увидишь? Могилу Пиньи, его соперника, которого