сто миллионов неверных, из которых состоит мой Викариат, приходятся более восьмидесяти миллионов тех, что ходят совершенно голыми: мужчины и женщины. Так вот, чтобы установить католическую веру, необходимо одеть хотя бы женщин и чуть-чуть — мужчин. Одеть их — это огромные расходы, так как штука обыкновенного полотна стоит по меньшей мере сорок франков… В этот момент, когда я Вам пишу, у нас нет белья и для нас самих…» (П.31.7.1873 г.).

Из Каира миссионеры вновь начали продвигаться во внутренние районы. Достигнув Хартума, Комбони сказал со вздохом, что он «наконец-то возвратил себе свое сердце, оставленное там шестнадцать лет назад».

Тогда он произнес свою самую знаменитую проповедь: «Я возвращаюсь к вам для того, чтобы никогда больше не прекращать быть вашим… Ваше благо будет моим благом, а ваши тяготы будут и моими тяготами. Я начинаю делать общее дело с каждым из вас, и самым счастливым из моих дней будет тот день, в который я смогу отдать за вас жизнь» (11.5.1873 г.).

И в первом Пастырском Послании он заявил о своем намерении торжественно посвятить Сердцу Иисусову эту свою необъятную епархию. Что он и сделал, отслужив по этому поводу торжественную литургию и предписав затем повторять посвящение во всех церквях каждую первую пятницу месяца.

Затем он добрался на верблюде до Эль-Обейда, столицы Кордофана, — города, населенного по большей части рабами. Губернатор, который слышал об идеях и о горячем характере Комбони, поспешил сообщить ему, что «рабство было отменено в день, предшествовавший его приезду». Он говорил это, показывая копию Парижского Трактата 1856 года, который он продержал в «долгом ящике» семнадцать лет.

Во многих письмах чувствуется тревога миссионера по поводу этой позорной торговли, которую он решил подорвать любыми способами.

«Работорговцы, вооруженные ружьями, сотнями выезжают и отправляются в племена на охоту за черными и затем, чтобы похитить их тысячу, убивают по меньшей мере две сотни. По дороге встречаются эти пешие рабы всех возрастов и обоего пола, смешанные все вместе, но больше всего девочки и девушки от четырех до двадцати лет, одетые, как мать Ева в состоянии невинности; то привязанные за шею веревками, прикрепленными к длинному брусу, что опирается на плечо десяти-двенадцати из этих несчастных, построенных вереницей, то со связанными сзади руками или закованными в тяжелые цепи ногами… и так, под ударами копий этих палачей, котрые погоняют их, они идут два-три месяца, по десять-пятнадцать часов в сутки… Это всего лишь слабое представление об ужасах рабства, которое буйствует в моем Викариате» (П. 10.3.1874 г.).

Нередко на тропах, которыми они следовали, Комбони и его монахини с ужасом находили тела рабов, забитых насмерть или брошенных потому, что они были не в состоянии выдерживать адский ритм переходов.

Хотя давно уже существовали законы, направленные против торговли неграми, крупнейшими работорговцами были именно губернаторы и паши. Комбони начал требовать соблюдения законов и восстанавливать нечто вроде права убежища.

«Я объявил пашам Хартума и Кордофана, что всех тех рабов, которых я найду в городе и за его пределами привязанными и т. д., я буду отводить в миссию и больше их не верну; а также всех тех, что придут в миссию с жалобами на дурное обращение со стороны хозяев… я оставлю у себя и не буду их возвращать (…). Уже сейчас я освободил их более 500. Рог Христа, — говорил дон Мацца — крепче рогов дьявола» (П.24.6.1873 г.).

Все поймут, что это народное выражение, звучащее несколько неуважительно, должно лишь передать силу, с которой Христос любит и защищает своих бедных: силу, пленником которой чувствовал себя Комбони..

Своих миссионеров он учил, что Церковь не только должна вновь отвоевать себе старинное право убежища, но и должна считать себя «источником Права» в этой области.

«В отношении… рабов необходимо приложить все усилия к тому, чтобы добиться и фактически создать себе право убежища, взяв за правило, что Католическая Миссия в этих племенах носит законодательный характер; и должны применяться на практике правила и дух Евангелия и Церкви — то есть отстаивание и защита изо всех сил, перед лицом государей и начальников, свободы и духовных интересов рабов, чтобы затем принять их в стадо Христово» (П.29.6.1877 г.).

И он не побоялся заявить в Европе, что генеральные консулы Франции и Вены — которые бы должны были потребовать в Египте соблюдения трактатов против рабства — «были все продажные».

Тем временем он всячески старался укрепить завоеванные позиции и продвинуться как можно дальше вглубь континента.

Не было недостатка в удовлетворении и энтузиазме, как не было недостатка и во всевозможных страданиях.

Комбони удручали не только неизбежные несчастья, болезнь и смерть некоторых его сподвижников и серьезные происшествия, или же экспедиции, закончившиеся провалом; его огорчали прежде всего расколы внутри его заведения.

Уже в 1872 году он писал:

«Много следует выстрадать ради любви Христовой: сражаться с власть имущими, с турками, с атеистами, с франкмасонами, с варварами, со стихиями, с попами, с монахами, с миром и с адом».

Но ситуация имела тенденцию к ухудшению, поскольку миссионеры, объединившиеся под его руководством, были различного происхождения, и все имели свои личные истории. Рядом с юным, неопытным энтузиастом оказывались уже богатые опытом взрослые люди, «помешанные» на собственных идеях и на собственных методах; были монахи различных конгрегаций и различных духовных течений, готовые на все, но только не на то, чтобы расстаться с собственными мерками; были те, что всего лишь хотели бежать от трудностей, с которыми они столкнулись на родине; те, что скрывали свое темное прошлое; те, кто искал приключений, а то и собственной выгоды; те, кто уступал собственным слабостям, и те, кто героически преодолевал себя.

Так, с одной стороны была необыкновенна личность Комбони с неизбежными пределами его возможностей: он был энтузиаст, очень деятельный, пылкий, часто даже беспорядочный в мелочах, — особенно в администрации, — всегда готовый оказать доверие кому угодно, даже тому, кто его не заслуживал; до такой степени целеустремленный, что он слишком поздно замечал чужие козни. Следует добавить, что он очень часто был вынужден покидать миссию как для того, чтобы навести прядок в базовых заведениях в Вероне, так и для разъездов вдоль и поперек Центральной Европы («от Мадрида до Москвы») в поисках средств. Это один их редких в истории случаев, когда основатель положил начало своему заведению и руководил им со стороны, не имея возможности лично заботиться о фундаменте. История Комбони в некоторых отношениях парадоксальна: она похожа на историю генерала, который вынужден командовать армией, оставаясь на линии огня, в первых рядах.

С другой стороны в подчинении