кое-кто из воинов, завидуя его славе, так как он не был другом народа и в государственных делах не угодничал перед бедняками, первой же ночью после битвы, свернув палатки, без приказания бежали из лагеря, не только не учтя опасности, угрожавшей им из-за беспорядка и отсутствия командира при уходе с вражеской земли, но еще и совершив это ночью. Они не учли даже того позора, которым они неизбежно покроют себя, уступив победу врагу, разумеется, в той мере, в какой это зависело от них; и ведь все это совершили победившие по отношению к побежденным. 5. Страшась, трибуны, центурионы и воины, что подобные люди, не могут ни командовать, ни подчиняться, и к тому же они многочисленны, дерзки и вооружены, мы и раньше не хотели вступать в смертельную битву, и теперь еще не уверены в том, что при таких вот помощниках следует считать сражение за лучшее, опасаясь, как бы из-за тех, кто все отдает на откуп собственной благосклонности, не возникли какие-нибудь препятствия и ущерб. 6. Если же, однако, Фортуна[997] обратила их разум к лучшему именно теперь и они покончили с мятежным настроением, от которого гражданству наносился обильный и значительный урон, или же по крайней мере откладывая бунт до более подходящего мирного времени, и пожелали исправить прошлый позор сегодняшней доблестью, то пусть ничто уже не послужит препятствием к тому, чтобы вы выступили против врага, обретя надежду на славу. 7. Мы имеем также и многие другие мощные и действенные средства для победы, которые нам предоставляет сама неразумность врагов. Хотя они и превосходят нас численностью своего войска и только этим одним способны противостоять нашей отваге и нашему опыту, однако они сами лишили себя этого единственного преимущества, растратив большую часть войска на охрану укреплений. 8. Кроме того, в то время, как им нужно будет с осторожностью и расчетливостью защищать каждое свое укрепление, одновременно им надо будет еще и опасаться столь многочисленных и гораздо более отважных, нежели они, воинов, так что они подвергнут себя серьезному риску, если кинутся в битву неосторожно, как если бы они в самом деле были непобедимыми воинами, а мы трепетали бы перед ними. По крайней мере об этом свидетельствуют и возведенные ими вокруг нашего лагеря рвы, и набеги их конницы на наши укрепления, и многие другие их наглые в словах и делах поступки. 9. Принимая это в расчет и помня о прежних многочисленных и славных битвах, принесших вам победу, выступите с готовностью и на эту вот битву. И в каком бы месте каждый из вас ни стоял, пусть он знает, что оно-то и есть и его дом, и его кусок земли, и его отечество; и спасая своего соседа по строю, пусть он знает, что спасает самого себя, а покидая ближнего — самого себя предает врагам. Но прежде всего вы должны помнить о том, что когда бойцы стоят твердо и сражаются, то потери их незначительны, а когда отступают и обращаются в бегство, то спасаются совсем немногие».

X. И когда он еще призывал римлян к благородству и расточал слезы вперемежку со словами, называя по имени каждого из центурионов, трибунов и прочих воинов, каждого из которых он знал как награжденного за какое-то блистательное деяние в сражениях, и обещал дать отличившимся в бою многочисленные и большие награды соответственно величию деяний — почести, богатства и прочую помощь, все подняли крик, призывая его воспрять духом и требуя, чтобы он вел их на битву. 2. Как только он закончил речь, из толпы вышел некто по имени Марк Флаволей, плебей, живущий собственным трудом, не из числа безвестных, но отмеченный за свои доблести и опытный в военном деле, вследствие обеих этих причин наделенный блистательной властью в одном из легионов: закон велит, чтобы шестьдесят центурий повиновались этой власти и исполняли ее приказания. Таких предводителей римляне на своем родном языке называют примипилами. 3. Этот муж (а был он помимо прочих достоинств велик ростом и хорош собой), встав там, откуда он был виден всем, сказал так: «Если вы, о консулы, опасаетесь, как бы наши дела не разошлись со словами, то я первый высшей клятвой верности от своего имени предоставлю ручательства этого обещания. И вы, мои сограждане и сотоварищи по общей судьбе, все те, кто решит привести дела в соответствие со словами, не ошибетесь, поступив так же, как и я». 4. Сказав это и подняв меч, он дал клятву, как заведено в обычаях у римлян, и была эта клятва крепчайшим, добрым ручательством за себя самого в том, что он вернется в город лишь после победы над врагами, при других же обстоятельствах — нет. Когда Флаволей произнес эту клятву, все стали его восхвалять; и тотчас же оба консула сделали то же самое, затем и нижние военные чины — трибуны и центурионы — и, наконец, вся масса воинов. 5. Когда это произошло, всеми овладела огромная радость и большая признательность друг к другу, отвага и опять же мужество. И, разойдясь со сходки, одни взнуздывали лошадей, другие затачивали мечи и копья, третьи чистили боевые доспехи; и спустя немного времени все войско было готово к сражению. 6. А консулы, обетами, жертвоприношениями и молитвами призвав богов стать предводителями их выступления, вывели войска из лагеря строем и в боевых порядках. Тиррены, узрев их, выходящих из оборонительных сооружений, пришли в изумление и в свою очередь двинулись на врага всеми своими силами.

XI. Когда же и те и другие выстроились на равнине и трубы дали знак к битве, они с боевым кличем бросились навстречу друг другу; и, столкнувшись всадники со всадниками, а пешие с пешими, вступили в схватку, и с обеих сторон произошло страшное кровопролитие. Правый фланг римлян, которым командовал консул Манлий, отбросил противостоящего им противника, и всадники, сойдя с лошадей, начали сражаться пешими. Однако на левом фланге римляне были окружены правым крылом противника. 2. Ведь фаланга тирренов в этом месте выступала за ряды римской и намного превосходила ее в глубину. Римское войско пришло здесь в расстройство и испытало множество ударов. Командовал же этим флангом Квинт Фабий, легат и проконсул[998], который дважды был консулом. И Фабий долгое время держался, получив множество ранений, но затем он, раненный копьем в грудь, причем острие проникло глубоко вовнутрь, падает, истекая кровью. 3. Когда об этом узнал один из консулов, Марк Фабий (он командовал центром фаланги), то, взяв отборные центурии