Шрифт:
Закладка:
Истово восславив Господа, Григорий поправил под рясой нательный крестик и снова стал вглядываться в необозримые лесные дали. Сегодня была его очередь оберегать обитель. Вряд ли, конечно, кто и придет, но, может, хундольские смерды заглянут за чем-нибудь к отцу Никифору либо кто из охотников забредет случайно, либо выйдут на звон колокола из лесной чащи заблудившиеся дети, как уж бывало когда-то.
День зачинался погожий, солнечный, светлый. Щебетали в кустах шиповника птицы, в озерке играла рыба, а в голубой вышине, широко расправив крылья, парил коршун. Вот бы подняться, взглянуть с вышины его глазами. Многое бы увиделось, чай до самой Ладоги-града. Ну, пусть не до Ладоги, но уж Сарку-реку видать бы было, до самой реки Кашли, у Пирозера – озера Злого духа. Григорий снова перекрестился – вспомнил про нечисть. Всякое про Пирозеро говорили. Ночью оно мутнеет, а днем – зеленое, как трава, а иногда кровавится красным. Несколько камней – огромных замшелых, глыб – глядят в озерную гладь с высокого берега, и камни эти похожи на головы вкопанных в землю великанов. Не любили местные люди то озеро, хоть и рыбным оно было, и дичи по берегам водилось немерено. Все ж старались обходить его стороной, а если уж судьба вынуждала заночевать, то обязательно ставили вокруг шалаша обереги да приносили озеру жертву – не птицу и не зверя лесного – ножом полосовали вены, знали – дух озера признает только человечью кровь.
Помотав головой, Григорий посмотрел во двор. После молитвы и трапезы братья собрались у церкви, ждали отца Никифора. Вот наконец появился и он, неспешно спустился с крыльца – молодой, красивый, с черными как смоль волосами и такой же бородкой. Поправил опоясывавшую рясу вервь, улыбнулся ласково.
– Ну, братья мои, возблагодарили Господа, теперь и самим потрудиться можно.
Послушники загалдели:
– Ужо потрудимся, отче.
Отец Никифор принялся распределять послушников на работы.
– Ты, брат Андрей, и ты, брат Георгий, – в скрипторий, книжицу к вечеру до конца перебелите, ту самую, что недавно прислали с охотниками, хорошая книжица, Георгия Амартола сочинение, вечером читать будем. Вы, братья, – настоятель перевел глаза на остальных монахов, – в лес, по ягоды – голубика с черникой зреют, запасем на зиму, насушим. После обедни, ежели Господь не дает дождика, все вместе огородец польем. Думаю, так оно верно будет.
– Верно, отче, – поддержали братья.
Андрей с Георгием, грамоте зело вострые, направились в скрипторий – небольшую летнюю хижину, даже, скорее, навес над длинным столом, сколоченным из крепких дубовых досок. Другие послушники, прихватив плетенные из лыка корзины, оживленно переговариваясь, миновали ворота и направились по тропинке к лесу, в сторону Сяргозера, куда и ходили обычно. Брат Григорий посмотрел им вслед, осторожно снял со лба божью коровку, выпустил – лети, мол. Господь миловал в это лето – комаров да слепней было мало, не то что в прошлом году, молитвами спасались да еще настоем из горькой коры дуба. Нынче совсем другое дело – почти что и нет кровопивцев, может, оттого что молились чаще? Да, скорее всего – от этого. Вот хорошо бы еще окрестить закоренелых хундольских язычников – отец Никифор велел братьям их привечать, да и сам не чурался и частенько проведывал Хундолу. Вот и сейчас, похоже, туда собрался. Подошел к колокольне, запрокинул голову, взглянул на послушника глазами нездешними.
– Спустись ко, брате Григорий, закрой за мною воротца.
Григория уговаривать долго не надо – вмиг слетел с башенки, пожелав настоятелю удачного пути, закрыл ворота на засовец. Хоть и нет здесь лихих людей, да мало ли… Ходили всякие слухи о поганых колбегах, да еще, говорят, кто-то побил на Воложбе-реке булгарских купцов с Итиля. Далеко, казалось бы, Воложба, не близко, да ведь это только на первый взгляд так кажется. Несколько дней пути – и вот она, Паша-река, а там и до Хундолы недалече.
Отец Никифор обернулся на полпути, помахал рукой послушнику, тот с улыбкой ответил, и вот уже высокая фигура настоятеля скрылась за белоствольным рядом берез. Хороший был человек отец Никифор, Добрый, внимательный, умный – и в вере Христовой истовый, настоящий подвижник! Много чего зная, много чего и рассказывал братии, и не только из священных книг. Говорил и о варягах, и о ладьях их с драконьими головами – драккарах, и о ромейском царстве, о далеких островах – Англии и Ирландии, о людях – рабах, вольных разбойниках – викингах, о королях и морских конунгах. И о киевском князе Олеге, что прозван Вещим. На свой лад называл князя отче Никифор, говорил не «Олег», а «Хельги», и было у него в этот момент в глазах что-то такое, словно бы вспоминал давнего-давнего друга. Григорий еще раз посмотрел на березовую рощу – настоятеля уж и не видно было – перевел взгляд в сторону ближнего леса, к озерку, где плескалась, играя, рыба.
Пройдя рощицей, Никифор остановился у опушки, прислушался. Никто за ним не шел – да и кому идти-то? Все было тихо, спокойно – стучал в лесу дятел, куковала кукушка, в кустах заливался трелью жаворонок. Перекрестившись, настоятель обители еще раз осмотрелся и быстро свернул с хундольской дорожки на еле заметную волчью тропу, круто забиравшую к югу. Стало заметно темнее – березы сменялись елками, затем потянулись овраги, урочища.
Потом снова начался смешанный лес – березы, осины, сосны с елями, изредка встречались липы. Тропка – видно было, что ею пользуются не только звери, но изредка и люди, – то расширялась, то вновь сужалась, да так, что меж деревьями приходилось протискиваться, то ныряла в овраги, то взбиралась на холмы, то петляла, огибая болота. Впрочем, отец Никифор прекрасно знал путь – шагал уверенно, быстро, с ходу перепрыгивая небольшие ручьи и поваленные бурей деревья. Углубившись в чащу, он обошел небольшое болотце и, пройдя вдоль реки, вышел к озеру, противоположный берег которого терялся в утренней туманной дымке. Выйдя на мыс, заросший орешником и ольхою, настоятель напился озерной воды и, ополоснув лицо, уселся в траву, прислонившись спиной к большому плоскому камню. В прозрачно-голубых волнах, выпрыгивая за
