Я, ваш искренний доброжелатель,

Тем не менее он подал в суд на город, оценив свои убытки в 4500 фунтов стерлингов; Чарльз Джеймс Фокс помог ему с иском; Бирмингем присудил ему 2502 фунта. Он попытался основать новую резиденцию в Англии, но церковники, роялисты и его коллеги по Королевскому обществу сторонились его. Французская Академия наук через своего секретаря Кондорсе направила ему предложение о предоставлении дома и лаборатории во Франции. 8 апреля 1794 года, в возрасте шестидесяти одного года, он эмигрировал в Америку. Он поселился в городке Нортумберленд, в Пенсильвании Франклина, на берегу прекрасной реки Саскуэханна, о которой вскоре мечтали Кольридж и Саути. Он возобновил свои эксперименты и открыл состав угарного газа. Его приветствовали ученые общества, и ему предложили кафедру химии в Пенсильванском университете. В 1796 году он выступил перед универсалистами Филадельфии с серией лекций на тему «Доказательства христианства»; среди слушателей были вице-президент Джон Адамс и многие члены Конгресса. На этих встречах образовалось Унитарианское общество. Два года спустя Тимоти Пикеринг, государственный секретарь при президенте Адамсе, предложил депортировать Пристли как нежелательного иностранца. Избрание Джефферсона (1800) положило конец неуверенности Пристли, и он получил четыре года покоя. В 1803 году он написал свою последнюю научную работу, по-прежнему отстаивая идею флогистона. Он умер в Нортумберленде 6 февраля 1804 года. В 1943 году законодательное собрание Пенсильвании объявило его дом национальным мемориалом.

В то время как Томас Пейн принял участие в кампании Пристли как мятежный христианин, Генри Кавендиш занимался химией газов. Сын лорда, племянник герцога, Кавендиш в сорок лет унаследовал одно из самых больших состояний в Англии. Робкий, нерешительный в речах, небрежный в одежде, он жил затворником в своей лаборатории в Клэпхэм Коммон, Лондон, и не делал никаких попыток прославиться. Его исследования отличались тщательным измерением и взвешиванием всех материалов до и после эксперимента; эти измерения позволили Лавуазье сформулировать принцип, согласно которому при химических изменениях количество вещества остается постоянным.

В 1766 году Кавендиш сообщил Королевскому обществу о своих экспериментах с «фактическим воздухом», то есть газом, полученным из твердых тел. Растворив цинк или олово в кислотах, он получил то, что назвал «горючим воздухом»; он отождествил его с флогистоном; сейчас мы называем его водородом; Кавендиш был первым, кто признал его отдельным элементом и определил его удельный вес. В 1783 году в продолжение эксперимента Пристли он обнаружил, что при пропускании электрической искры через смесь обычного воздуха и «горючего воздуха» часть смеси конденсируется в росу; из этого электролиза он сделал вывод, что вода состоит из 2,014 объема «горючего воздуха» к одному объему «дефлогистированного воздуха» Пристли — или, как мы теперь говорим, H20; это было первое определенное доказательство того, что вода является соединением, а не элементом. (Джеймс Уатт независимо предположил такой же состав воды в том же 1783 году). Снова применив электрическую искру к смеси водорода с обычным воздухом, Кавендиш получил азотную кислоту и пришел к выводу, что чистый воздух состоит из кислорода и азота. (Дэниел Резерфорд из Эдинбурга открыл азот как отдельный элемент в 1772 году). Кавендиш допустил наличие небольшого остатка, который он не смог объяснить, но который, по его расчетам, составлял 0,83 процента от первоначального количества. Это оставалось загадкой до 1894 года, когда Рэлей и Рамсей выделили эту часть, которая теперь называется аргоном, как отдельный элемент и обнаружили, что по весу она составляет 0,94 процента обычного воздуха. Весы Кавендиша были оправданы.

Тем временем по ту сторону Ла-Манша группа исследователей-энтузиастов обеспечила Франции лидерство в новой науке и придала химии ту форму, которую она имеет сегодня. У их истоков стоял Гийом Руэль, известный своими работами по химии солей, но наиболее известный благодаря лекционным курсам, на которых он преподавал химию богатым и бедным, Дидро и Руссо, а также величайшему химику из них.

Антуан Лавуазье имел то ли преимущество, то ли недостаток в том, что родился в богатой семье (1743). Его отец, адвокат в парижском парламенте, дал мальчику все доступное на тот момент образование и завещал ему, которому тогда было двадцать три года, 300 000 ливров. Такое состояние могло бы прервать литературную карьеру, но оно стало подспорьем в науке, которая требовала дорогостоящего оборудования и долгих лет подготовки. Отправленный в юридическую школу, Антуан сбежал из нее, занявшись математикой и астрономией, и посещал лекции Руэля в аудитории Жарден-дю-Руа. Тем не менее он закончил юридический факультет, а затем вместе с Жаном Геттаром составил минералогические экскурсии и карты Франции. В 1768 году он был избран в Академию наук, в которую в то время входили Бюффон, Кесне, Турго и Кондорсе. Через год он присоединился к генеральным фермерам в их непопулярном деле сбора акцизов, чтобы возместить свои авансы правительству. Он заплатил 520 000 ливров за третью долю в одном из шестидесяти паев генеральной фермы; в 1770 году он увеличил эту долю до полной. В 1771 году он женился на Марии Пользе, дочери богатого генерала-фермера. Теперь он проводил часть своего времени в поездках по провинциям, собирая сведения о доходах, налогах и геологических образцах. Его богатство позволило содержать большую лабораторию и проводить дорогостоящие эксперименты, Но оно же привело его на гильотину.

Он принимал активное участие в государственных делах. Назначенный (1775) régisseur des poudres, комиссаром по пороху, он увеличил производство и улучшил качество этого взрывчатого вещества, что сделало возможным его масштабный экспорт в американские колонии и победы французских революционных армий. «Французский порох, — говорил Лавуазье в 1789 году, — стал лучшим в Европе…. Можно с уверенностью сказать, что именно ему Северная Америка обязана своей свободой». Он входил в различные официальные советы, национальные и муниципальные, и с разносторонним умом решал разнообразные проблемы налогообложения, чеканки монет, банковского дела, научного сельского хозяйства и общественной благотворительности. Как член провинциального собрания в Орлеане (1787) он работал над улучшением экономических и социальных условий. Во время критической нехватки продовольствия в 1788 году он предоставил свои собственные деньги нескольким городам для закупки зерна. Он был общественным деятелем, который продолжал делать деньги.

На фоне всех этих занятий он не переставал быть ученым. Его лаборатория стала самой сложной и обширной до XIX века: 250 приборов, тринадцать тысяч стеклянных емкостей, тысячи химических препаратов и