они почти сразу вновь исчезли. Тем временем граф Вероны Франческо Эмили поспешил в Венецию, чтобы даже на этой поздней стадии умолять Светлейшую республику о поддержке восстания. Вряд ли стоит говорить, что ему наотрез отказали. Сколько раз Венеция должна говорить, что она – нейтральное государство и намерена таким оставаться?

У находившегося в Австрии Наполеона ситуация в Венето вызывала серьезную тревогу задолго до того, как он получил известие о пасхальном восстании. Он никогда не обольщался по поводу антифранцузских настроений в Вероне и знал, что чем дольше продлится война, тем более опасной станет эта враждебность. Тем временем приходили и сообщения о похожих волнениях на больших территориях Тироля. Наполеон знал, что в ближайшее время те силы, которые он оставил в тылу, сумеют удержать ситуацию под контролем и сохранят для него пути подвоза, сообщений и, при необходимости, отступления; однако ничто не говорило о том, что они смогут делать это бесконечно.

Все это было достаточно тревожно, но вдобавок он ежедневно получал сведения из другой области, дававшие ему еще более серьезные поводы для беспокойства. Его армия сформировала лишь одно направление атаки на Австрию; существовала также Рейнская армия под командованием его блестящего молодого современника и главного соперника – Лазара Гоша, и она с ужасной скоростью продвигалась на восток через Германию и грозила добраться до Вены раньше Бонапарта. Он отказывался даже думать о такой возможности; он, и только он должен стать завоевателем империи Габсбургов – вся его будущая карьера зависела от этого. Он не мог позволить Гошу украсть свой триумф.

По двум этим причинам Бонапарт решил, что Франция должна немедленно заключить с Австрией мир. Уже 31 марта он написал имперскому главнокомандующему эрцгерцогу Карлу одно из самых лицемерных писем в своей жизни, предлагая закончить войну из гуманных соображений; ответ Карла был положительным, и через неделю стороны договорились о прекращении огня перед предстоящими мирными переговорами.

Итак, 18 апреля 1797 г. в замке Экенвальд неподалеку от Леобена был подписан временный мир между Наполеоном Бонапартом, действовавшим от имени французской Директории (хотя на самом деле он даже не потрудился с ней посоветоваться), и Австрийской империей. По условиям этого договора (детали которого хранились в тайне до их подтверждения полгода спустя при Кампо-Формио) Австрия должна была отказаться от всех претензий на Бельгию и Ломбардию, в обмен на что получала Истрию, Далмацию и все материковые территории Венеции, ограниченные реками Ольо и По и Адриатическим морем. Венеция в качестве весьма неадекватной компенсации получала прежние папские территории Романьи, Феррары и Болоньи.

Вряд ли нужно говорить, что у Бонапарта не было никакого права распоряжаться таким образом территорией нейтрального государства. Правда, он, вероятно, ответил бы на это, что в его глазах Венеция больше не является нейтральной страной. Он не мог принять ее постоянные уверения в доброй воле, когда самими своими действиями она явно демонстрировала проавстрийские симпатии. Снова и снова он предлагал ей дружбу и приглашал присоединиться к нему, но она всегда отказывалась. Кто не с ним – те против него и больше не имеют права на его уважение. Но невозможно было игнорировать тот факт, что законы международной дипломатии не поощряли произвольного дележа территорий нейтральных государств. Каким бы ложным ни был декларируемый нейтралитет Венеции, ее еще следовало заставить от него отказаться, а если в процессе ее получится выставить в невыгодном свете или представить агрессором – тем лучше.

Можно было бы ожидать, что в тот момент Венецианская республика, прекрасно осознававшая возможные последствия франко-австрийского мира и все еще дрожавшая при мысли о ярости Бонапарта по поводу Веронской Пасхи, костьми ляжет, чтобы не нанести ему новую обиду. Вместо этого всего через два дня после подписания соглашения в Леобене Венеция совершила такую чудовищную глупость, в которую почти невозможно поверить даже в контексте всей этой печальной саги о грубых ошибках и политической непригодности. Более того, совершив ее, она сыграла на руку Наполеону.

Утром 20 апреля, в четверг, у входа в порт Лидо появились три французских люгера. Возглавлял их корабль с несколько провокационным названием «Освободитель Италии» (Liberateur d’Italie) под командованием гражданина лейтенанта Жана Батиста Ложье, с четырьмя пушками на борту и экипажем из 52 человек, включая 20 итальянских добровольцев, недавно завербованных в Анконе. Они несли дозорную службу, и их основной задачей была защита французского судоходства в Адриатике и преследование австрийских кораблей, если они им встретятся. Ложье и остальные капитаны, очевидно, ничего не знали о соглашении, заключенном в Леобене двумя днями ранее; по всей вероятности, они не знали также, что 17 апреля Совет десяти издал указ, по которому венецианская гавань закрывалась для всех иностранных военных судов. Нет никаких причин считать, что у французов были агрессивные намерения.

Однако командующий крепостью Сан-Андреа Доменико Пиццамано решил не рисковать. Как только «Освободитель» вошел в пролив, он дал два предупредительных выстрела над носом корабля. После этого два других корабля немедленно развернулись и исчезли из виду, однако Ложье продолжал плыть до тех пор, пока два вооруженных полубаркаса из Сан-Андреа не вышли ему наперерез и не заблокировали ему путь. В точности неизвестно, что произошло далее: свидетельства французов и венецианцев разнятся, что неудивительно. В какой-то момент лежавший в дрейфе «Освободитель» понесло сильным приливом, и он столкнулся с венецианским галиотом; команда галиота немедленно пошла на абордаж французского корабля, и то же самое сделали команды двух полубаркасов, а Пиццамано вновь открыл огонь и продолжал стрелять, несмотря на то что Ложье подавал сигналы о сдаче. К тому времени, как огонь наконец прекратился, Ложье и четыре члена его экипажа погибли, еще восемь были ранены (один из них, рыбак из Кьоджи, принятый на «Освободитель» штурманом, впоследствии умер). Среди венецианцев было пять раненых. Выживших французов заковали в кандалы, а их корабль (вернее, то, что от него осталось) отбуксировали к Арсеналу.

Французский министр Лальман тут же заявил решительный протест. «Освободитель», утверждал он, преследовали два австрийских корабля, и он просто искал в нейтральном порту убежища от них и от погоды, на что имел полное право. Когда венецианский офицер поднялся на борт и потребовал, чтобы корабль немедленно удалился, у Ложье не было иного выхода, кроме как подчиниться, однако прежде чем он успел это сделать, начался огонь из крепости и с ближайших кораблей. Попав под перекрестный обстрел, он приказал своему экипажу спускаться вниз, а сам остался в одиночестве на палубе, сообщая в рупор о готовности сдаться. Он погиб почти мгновенно, остальные жертвы случились лишь после прибытия венецианцев,