Шрифт:
Закладка:
– О Господи, Дженни, не срамите себя перед всем миром, – всплеснул руками Сандра. – Ведь величайший труд пастора, благодаря которому он приобрел мировую известность, окончен именно в эти два года. Ну в какое положение вы поставите себя перед судом. Неужели в вас нет ни капли милосердия к памяти отца? Вы способны вытащить его имя, такое чистое и славное, на помойную яму сплетен и пересудов?
– Я не сомневаюсь, что расчет именно на наше так называемое благородство, – а на самом деле на глупость, – и был у лорда Бенедикта, когда он смастерил эту штуку с завещанием. Но мы на этот крючок не поймаемся, нет. Мы выведем этот заговор на чистую воду, – закончила Дженни, окончательно разъярившись.
– Будет лучше для вас и для нас, мисс Уодсворд, если мы покинем этот дом, – совершенно владея собою, сказал Мильдрей. Но тон его голоса, властный, решительный, не терпящий возражений, так поразил Сандру, что он растерянно поглядел на своего всегда кроткого друга. Мягкий, слегка сутуловатый Мильдрей стоял теперь, выпрямившись во весь свой высокий рост. Глаза его приняли стальной оттенок, и лицо носило выражение непреклонной воли. Если бы Сандре кто-то рассказал о таком Мильдрее, он бы весело посмеялся шутке.
– Воспитанность в женщине, которая хочет быть светской дамой, вещь совершенно необходимая, мисс Уодсворд. Но даже только честь могла бы удержать вас от оскорблений, которые вы нанесли сегодня людям. Те, кого вы сочли выгодными женихами, но не разглядели сразу по своей близорукости и эгоизму и потому оскорбили их, – мстить не будут. Но они бросят ваше имя светским сплетникам, если только вы решитесь публично оскорбить память отца.
Жизнь не простит вам бессердечного поведения сегодня, хотя великодушный лорд Бенедикт простит вас несомненно, в чем вы будете иметь случай убедиться.
Поклонившись Дженни, мужчины вышли в переднюю и покинули дом. Но добраться до деревни им было суждено не сразу, так как Сандра вдруг почувствовал острую боль в сердце, и им пришлось остановиться у аптеки, где они просидели больше часу и опоздали на поезд. Когда, наконец, коляска подвезла их к деревенскому дому, Флорентиец встретил их на крыльце и сейчас же велел Сандре лечь в постель, предварительно приняв лекарство.
– Теперь ты испытываешь на себе, мой друг Сандра, как крепко держат иллюзии человека. Ты болен, потому что последнее время постоянно засорял свой организм страхом, слезами и раздражением. Твой сердечный припадок надо бы назвать припадком скорби и ужаса. Учись побеждать все, что давит твой дух. Независимость и свобода духа – вот основа истинного здоровья. Надо бы говорить, что у человека не печень болит, а гложет его корыстолюбие. Не боли под ложечкой, а припадок страха и уныния. Иди ложись, отдыхай. Вынеси мужественно все пороки Дженни, которые сегодня увидел, воспринимая их как ее злейших врагов. Вынеси, точно нагруженную корзину, и развей по ветру. Но только после того, как найдешь в себе доброту принять ее в свое сердце и думать о ней, чтобы помочь.
Простившись с Сандрой, которого он поручил попечениям Артура, лорд Бенедикт прошел в свой кабинет, куда пригласил Мильдрея. Подкрепив проголодавшегося гостя легким ужином, Флорентиец рассказал ему, что состояние Алисы, при которой неотлучно дежурят Николай, Наль и Дория, гораздо лучше, но сознание к ней еще не вернулось.
– Надо благодарить жизнь за ее болезнь, Мильдрей. От скольких мучительных минут она избавила Алису.
– Да, если бы ей пришлось присутствовать при тяжелейшей сегодняшней сцене и увидеть всю бездну жестокости и холодности ее родных, – она уж, наверное, заболела бы, если бы и была здорова. – Лорд Мильдрей передал Флорентийцу все подробности, вплоть до угрозы судом и отношения Дженни к его письму.
– Я в этом не сомневался. Но все же обязан был сдержать слово, данное пастору. Бедная Дженни, как будет печальна ее жизнь и как ужасна старость.
Еще только раз ей будет предоставлена возможность отойти от зла, и она снова ее отвергнет. А когда жизнь покажется ей адом и она сама обратится ко мне, – я уже не много смогу для нее сделать. Спасибо, друг, за помощь. Вы очень устали за последнее время, выполняя мои поручения. Я оценил вашу твердость и усердие, на которые можно положиться, и не забуду об этом. И все же это не конец. Я буду просить вас поехать завтра утром в контору к мистеру Тендлю и отвезти ему мое письмо. Если найдете возможным, постарайтесь привезти Тендля с собой. А теперь еще раз спасибо, идите, отдыхайте и не беспокойтесь об Алисе.
– Когда я подле вас, лорд Бенедикт, я не знаю ни страха, ни волнения. Только если я чувствую себя отъединенным – как в ту ужасную ночь, когда вы бросили мне в окно записку, – я страдаю и сознаю себя беспомощным и несчастным.
– Если кому-то, как и вам, протянута моя рука, тот не может знать ни страха, ни отчаяния. Кто полностью владеет собою, тот всегда держится за мою руку. И все его дела – от самых простых до самых сложных – я разделяю с ним.
Если же раздражение вкрадывается в его дела, – значит, он выпустил мою руку, нарушил в себе гармонию и САМ не в состоянии удержать моей руки. Помните об этом, мой друг, и старайтесь даже в такие тяжкие дни, как сегодня, хранить в сердце не только равновесие, но и радость.
Простившись с Мильдреем, Флорентиец поднялся к Алисе, побеседовал с Наль и возвратился к себе, когда весь дом уже погрузился в сон.
Долго сидела Дженни после ухода Сандры и Мильдрея и никак не могла прийти в себя. Мысли ее бегали по всей ее жизни, от самого детства и до этой последней минуты. Но ни на чем она не могла сосредоточиться. То ей удавалось несколько успокоиться на мысли, что сумма денег, оставленная ей, и проценты с капитала матери обеспечивают им безбедное существование. То она начинала сравнивать себя с Алисой – и снова в ней закипало бешенство. То ей казалось совершенно необходимым, точно кому-то назло, выйти немедленно замуж. Но и тут ее охватывало раздражение. С недавних пор она нередко проводила время в обществе мистера Тендля. Она ездила с ним кататься, ходила в театры и рестораны. Но ни разу не спросила о том, как он живет, чем занимается. Она видела в
