Шрифт:
Закладка:
Я пока не теряю надежды видеть Вас у себя и еще раз повторяю: Вы можете встретить здесь людей очень ценных, очень нужных и Вам интересных. Вся Ваша судьба может еще повернуться к счастью и радости. Но учтите, Дженни, что «может» не значит «будет». «Будет» – это деятельность человека, его энергия, превращающая в действие то, что быть «может».
Запечатав письмо, Флорентиец снова прошел к Алисе, где Наль сменил Николай, убедился, что все выполняется точно и аккуратно, и вернулся к себе.
Снова присев к столу, он написал короткое, любезное письмо мистеру Тендлю, приглашая его провести конец недели в деревне. Он написал еще записку лорду Амедею, прося его рано утром спуститься в кабинет за письмами и поручениями в Лондон. Отнеся записку в почтовый ящик Амедея, Флорентиец возвратился к себе, улыбнулся портрету пастора и потушил свечи.
Мильдрея, спавшего после утомительного дня очень крепко, разбудил слуга, подав ему почту. Первое, что бросилось Мильдрею в глаза, была записка Флорентийца, которую он лихорадочно схватил, как будто это было нечто самое ценное в жизни. Ознакомившись с содержанием письма, Мильдрей стал поспешно одеваться и полчаса спустя был в кабинете Флорентийца. Уже совершенно готовый, хозяин дома подал ему два письма, прося сначала навестить Дженни, а затем съездить к адвокату и уговорить Тендля отправиться тотчас в деревню, о чем он просит его в своем письме.
Дженни нежилась в постели, попивая шоколад, когда ей подали письмо лорда Бенедикта. Она сразу же узнала и длинный зеленоватый конверт, и характерный почерк. Сердце ее забилось, и вихрь самых разных мыслей и чувств охватил ее.
Разорвав конверт, она уже начала было читать письмо, как заслышала шаги матери. Дженни закрыла дверь на задвижку.
Пасторша, имевшая привычку врываться без стука, не смогла войти к дочери, что ее чрезвычайно озлило.
– Дженни, ты получила письмо от Мильдрея. Что он пишет? Да открой же наконец, – кричала она за дверью.
– Я еще не читала письма, мама. Прошу вас, дайте мне возможность прочесть его спокойно. Я ведь не спрашивала вас, от кого принесли вам письмо вчера вечером. Надеюсь, я могу требовать и от вас некоторой деликатности.
– Да что с тобой, дочка? Неужели ты не понимаешь, что Мильдрей поважнее Тендля будет. Быть может, теперь Тендлю и посылать ничего не надо.
– Говорю вам, мама, оставьте меня в покое, – озлилась в свою очередь Дженни и резко попросила мать уйти. За ночь несколько успокоившаяся, она снова впала в возбуждение. Она прочла письмо раз, два, три, и каждый раз ей казалось, что она чего-то не поняла. Первым побуждением было полное неприятие всего письма целиком. Второй раз ей показалось приятным приглашение лорда Бенедикта. После третьего чтения она решила, что поедет непременно и немедленно же. Дженни стала одеваться, обдумывая, как сообщить матери о своем решении. Никогда еще ей не было так радостно думать о наступающем дне. Точно детство вернулось и отец должен везти их к деду на елку.
Сверх всякого обыкновения Дженни вышла из своей комнаты совершенно одетой. Пасторша, привыкшая видеть дочь по утрам в халате, обомлела.
– Как? Ты выходишь в такую рань? В чем дело?
– Дело в том, что я еду к лорду Бенедикту навестить больную Алису.
Пасторша даже села в кресло от изумления и не могла произнести ни слова.
Дженни отлично знала это молчание матери, всегда предшествовавшее взрыву бешенства. Она надеялась проскользнуть мимо нее и выбраться на улицу раньше, чем мать опомнится, но та у самой двери ее догнала и с визгом вцепилась ей в руку. Убедившись, что вырываться бесполезно, Дженни возвратилась в гостиную.
– Что все это значит? Как ты смеешь ехать туда без меня?
– Вас туда никто не зовет. Зовут меня. Неужели вы думаете, что всю жизнь будете ходить за мной по пятам? Что же это за жизнь для меня начинается? – чуть не плакала Дженни.
– Дай письмо. Там, наверное, шантаж, чего ты не понимаешь. Дай сейчас же письмо, говорю тебе.
– Письма я вам не дам. Но если вы обещаете прийти в себя, я вам его прочту. Господи, я думала, что папа деспот и тиран. Но что вы такая тиранша, я и представить не могла.
Дженни вынула письмо из кармана и прочла его матери. После каскада не совсем лестных итальянских эпитетов по адресу лорда, всех его прихлебателей и самой Дженни, леди Катарина воскликнула:
– Да неужели же ты не понимаешь, что он боится суда? Тебе лестно, что тебя приглашают в аристократический дом и обещают каких-то нужных и интересных людей. А для чего тогда здесь вся эта галиматья? Ведь это явный расчет на то, чтобы здравомыслящий человек ничего не понял. Сама-то ты что-нибудь понимаешь?
Радостное, легкое настроение Дженни, с которым она одевалась, улетучилось. Ее недавнее желание тотчас ехать к лорду Бенедикту стало казаться ей легкомысленным. Гнев матери снова заразил ее, она испугалась, что попадет в ловушку.
– Послушай ты меня. Отправь письмо Тендлю с посыльным и жди либо ответа, либо его самого. И часа не пройдет, как он явится, я уверена.
Долго упрашивала дочь леди Катарина, и от этих уговоров все сумрачнее становилось у Дженни на сердце. Лицо ее стало мрачно, вся она точно съежилась, будто тьма и холод окружили ее.
– Вечная ваша песня, мама, о любви ко мне. Но, Боже мой, как скучно становится от вашей любви, если вы заставляете подозревать всех в неблаговидных поступках и ненавидеть! Почему вы вообразили, что лорд Бенедикт боится суда? Ведь не мог же папа не знать законов и отдавать свое имя на поругание. Почему не поверить, что я могу встретить в его доме кого-то, кто будет интересен и даже нужен мне?
– Не будь наивна, Дженни. Папенька устроил свои дела отлично. Алису он обеспечил прекрасно, а нас выбросил, как делал всю жизнь.
– Мама, отец первый раз в жизни поехал отдыхать, и то перед смертью. Зачем клеветать? Я не в силах больше выносить этого, – рыдала Дженни.
Пасторша, никогда не видавшая ее слез, поняла, как далеко зашла. Она бросилась к дочери, обнимала ее, целовала руки, умоляла простить и давала слово больше не возвращаться к прошлому. Она
