реку и курил. Это был он, Алласан. С двух сторон мост окружала стража, в темноте их черная форма сливалась с городом. А меня вдруг посетила безумная идея спрыгнуть с балкона и тоже дойти до этого моста. Постоять рядом, слушая шум реки… но это, конечно, глупость. Высота приличная, а еще стража, сквозь которую не пробиться.

Поэтому я следила за Алласаном издалека.

Хотя он почти не двигался, слежку вряд ли можно назвать продуктивной. Но я все равно не могла отвести взгляд, стояла, прикованная к месту, и смотрела, смотрела… Наконец, он оторвался от ограды и резко выпрямился. Посмотрел на дворец, возможно, даже на меня… издалека трудно разглядеть, но я сомневалась, что меня можно увидеть. В королевских покоях горел свет, но я стояла в темном углу и скрывалась, как настоящая шпионка.

Алласан прошел мимо стражи и размашистым шагом направился ко дворцу.

У входа ему наперерез кто-то выскочил:

— Ваше величество! — человек запыхался и говорил сбивчиво: — Час поздний, но вы приказали…

— Говори, — он сбавил ход, но не остановился.

— На стене клянутся Судьями, что ничего пленнице не сделали. За вами не отправили сразу, потому что такой приказ был много лет назад, а женщин ни разу не ловили. Единичный случай, все боялись вашего гнева. Недопонимания.

Алласан не ответил.

— Я продолжу расследование, но стоит отметить, что торопиться с решениями не стоит, ведь завтра слишком важный день… — собеседники зашли во дворец, я не услышала, что там случится завтра.

Но день, без сомнений, и для меня будет важным.

ГЛАВА 9. Все еще ночь

История помнит лишь два удачных случая некромантии. Первый лег в основу всего, но он же остался главной загадкой Мертвоземья. Второй должен раскрыть многие тайны.

Из закрытой литературы Храма.

Я проснулась, как от толчка.

В комнате было темно, но остро чувствовалось чье-то присутствие. Осторожно я повернула голову и увидела его, Алласана. Короля. Он сидел возле кровати спиной ко мне, лбом упирался в согнутые колени. Пока я спала, он успел переодеться — кажется, до этого на нем была белая рубашка, а теперь он весь был в черном.

Я села на постели, одеяло зашуршало и выдало меня с головой.

Он обернулся.

— Ночлег так и не нашелся? — шепотом просила я.

— Я не искал.

— Да. Я пошутила.

— Я понял.

Мы долго смотрели друг на друга в темноте. Я откинула одеяло, подобралась к краю кровати и сползла вниз. Села рядом с Алласаном, осторожно взяла его за руку. На моих глазах его рука покрылась мурашками. Я смотрела на них, как завороженная, и чувствовала, как и он наблюдает за мной, затаив дыхание.

— Не хотел тебя разбудить.

— Знаю.

— Мне… надо было удостовериться, что все правда.

Я кивнула — и это я тоже поняла. Несмотря на все странности и две с половиной фразы, что мы сказали друг другу, я все поняла. Надобности в словах как будто и не было. Я поцеловала его в раскрытую ладонь и придвинулась ближе. Прижалась лбом к его лбу, слушая частое дыхание. Он выглядел таким открытым и ранимым, таким… человеком на грани, что я просто не могла его прогнать. И не хотела. Мне тоже требовалась его близость, хотелось знать, что все происходит по-настоящему и со мной. Что это я могу испытывать так много разрозненных эмоций, ведь это и есть признак живого человека.

Алласан осторожно протянул руку и погладил меня по лицу, его пальцы едва задевали кожу. Действительно, зачем слова, когда по этим его прикосновениям понятно, насколько все для него серьезно? Что его душа прямо сейчас вывернута наизнанку?

Я открыла глаза и наткнулась на его темный взгляд. Его лицо было совсем близко, а рука обрела смелость, пальцы путались в волосах, движения стали порывистыми и отнюдь не нежными, а взгляд совсем пьяным. Он притянул меня к себе и поцеловал с каким-то отчаянным стоном, но тут же разорвал поцелуй и убрал руки, обняв себя за голову:

— Прости, прости… я не хотел. Сам не знаю, что творю, — он поднял голову: — Я напугал тебя, да? Обещаю завтра собраться. Я… даже не подозревал, Ида. Не знал, что ты… и давно! Я тоже давно… потерял надежду. Искал тебя, но… не надеялся. Судьи, я ведь… отпустил.

В его голосе звучало отчаяние — наверняка винил себя за то, что плохо искал.

И даже отпустил.

— Я думал, Бурхардингер сжег тебя, — с отчаянием прошептал Алласан. — Я в это поверил, хотя он клялся, стоя в луже своей крови, что тебя не трогал. Но чего только не скажешь под страхом смерти, да? Я бы снес ему голову, если бы он признался, и он это знал. Говорил все, лишь бы сохранить жизнь. В последние годы я не сомневался, что он… соврал тогда.

Слушая Алласана, я поднялась с пола, затем потянула вверх и его. И поцеловала, на сей раз сама. Руки запутались в его волосах, я держала его так крепко, боясь, что он опять отстранится от меня в ужасе. Он считал меня каким-то чудом, которое не стоит даже трогать, вдруг видение растворится от одного невинного прикосновения? Я вдруг вспомнила, как он хотел вытащить меня из камеры, но побоялся дотронуться, все время сохранял расстояние. Но у меня ситуация была обратной — мне хотелось, так сильно хотелось прикосновений и реальности. Ощущения жизни, эмоций, о которых я ранее и не подозревала… всего.

Он позволял мне целовать себя, гладил по спине, но опять едва касаясь. Стоял прямой и напряженный, деревянный. Мне так хотелось видеть его другим, как прежде… я распахнула его рубашку и коснулась голой кожи, поцеловала в грудь. Алласан дышал часто, хрипло, смотрел на меня совсем черными сумасшедшими глазами. Этот его взгляд сводил с ума и меня. Я гладила его тело, плечи, стянула рубашку. Взяла его лицо в свои руки и прошептала:

— Я настоящая, все это правда.

Он прижал мои руки своими, сжал сильнее, а потом медленно отвел в сторону. Поцеловал в ладонь, поцеловал каждый палец. Что-то такое переменилось в его взгляде, когда он посмотрел на мои губы. Я чувствовала — вот оно, сейчас все будет иначе. Я знала, я помнила, какими могут быть его поцелуи. Они лишали воли и мыслей, они могли быть ленивыми и медленными, но чаще были порочными, страстными. Я знала, что он порой говорил действиями, выражал мысли и эмоции как умел, а нрав у этого мужчины