Шрифт:
Закладка:
Новое место службы вывело Зорге на более высокий уровень информированности и понимания процессов, происходящих в Коминтерне, и позволило ему расширить деловые конспиративные контакты. В то же время, наряду с творческой работой, которой Ике всегда хватало, он вынужден был заниматься такими вопросами, как выяснение метража служебных помещений, контроль за печатью материалов ИККИ и многими другими вещами, которые не только отвлекали его от основной деятельности, но и наверняка сильно раздражали беспокойного подпольщика. Справиться с такой проблемой Зорге самостоятельно не мог и 13 августа на внеочередном заседании секретариата предложил освободить руководящих работников ИККИ – профессиональных революционеров – от технических заданий путем увеличения числа рядовых сотрудников, по сути – обслуживающего персонала. В то же самое время Зорге сделал доклад о необходимости введения контроля над исполнением заданий руководителей ИККИ, склонных к некоторому анархизму. Судя по реакции одного из лидеров Коминтерна – Осипа Пятницкого, предложения Зорге стали не только дельными, но и регулярными: «Сообщения т. Зорге на каждом заседании Секретариата являются лучшим подтверждением необходимости контроля». Неудивительно, если постоянные требования «т. Зорге» о контроле над бывшими лидерами национальных компартий, революционерами, уже отошедшими от реальной подпольной деятельности, но, очевидно, имевшими доступ и к некоторой части бюджета Коминтерна, и к важной информации, вызывали неудовольствие этих людей. Тем более что далее, на том же заседании, Пятницкий, комментируя предложения Зорге, успевшего за год поработать почти во всех основных подразделениях ИККИ, заметил: «Фактически, у нас нет агитпропа и очень плохой информационный отдел»[90].
Вскоре после этого заседания, 18 августа 1926 года, Зорге отправился отдыхать. Теперь у него, как у обычного совслужащего, появились регулярные отпуска продолжительностью 30 суток, которые он, как всякий чиновник среднего ранга, стремился провести у моря. Его жена вспоминала: «И вот настало лето, мы получили отпуск. Ика и я решили отдыхать порознь. Я хотела поехать к Черному морю вместе с Мариной, симпатичной коллегой по работе в институте. К концу нашего отпуска Ика обещал меня навестить. Двое суток я провела на верхней полке вагона третьего класса, за окном которого тянулись нескончаемые поля подсолнухов; потом был Киев с его великолепным монастырем на высоких холмах, Азовское море… Время пролетело быстро: все было ново и интересно. Мои попутчики оказались дружелюбными и общительными людьми, постоянно предлагали мне чай и сахар, так как провизию можно было купить только на станциях. И вот уже на горизонте засинело Черное море. В Сочи меня ждала Марина. Было очень жарко, мы каждый день бегали на пляж, кроме того, нам удалось немного побродить по Кавказу. Потом приехал Ика. Где он был и что делал – неизвестно, мне удалось лишь выведать, что он побывал в родном Баку. Вскоре после этого мы возвратились в Москву». Юлиус Мадер, приводя этот рассказ Кристины, отмечает якобы наметившуюся холодность в отношениях супругов (с чего вдруг они решили проводить отпуск по отдельности друг от друга?) и пишет о том, что Зорге разыскал в поселке Сабунчи дом, в котором провел первые два года своей жизни (теперь в нем разместился санаторий, и дом выглядел ухоженным), и четырех своих двоюродных сестер: Марию, Антонину, Евгению и Зинаиду[91]. Историки Фредерик Дикин и Георг Стори утверждают, что о результатах встречи с родней и вообще поездки в Баку Ика с удовольствием рассказал в письмах матери и другим немецким родственникам, что удивительно и сомнительно, учитывая не вполне легальный образ жизни Зорге в СССР – вряд ли он стремился оповестить своих братьев и сестер в Берлине о своей деятельности в области мировой революции[92].
16 сентября отпускник вернулся в Москву и на следующий день вышел на работу, но уже 8 октября Зорге был отстранен от вопросов контроля и выведен из Секретариата ИККИ. Новое назначение стало очередным продвижением по карьерной лестнице Зорге как политического функционера: теперь он занялся непосредственной подготовкой VII расширенного пленума ИККИ (22 ноября—16 декабря), на котором Григорий Евсеевич Зиновьев (Евсей Аронович Радомысльский), чья оппозиция Сталину стала нетерпимой, был снят с поста председателя ИККИ вместе с упразднением самой должности (вместо нее был создан коллективный политсекретариат).
При подготовке пленума Зорге вошел в первую подкомиссию (всего их было десять), готовившую доклады на тему о стабилизации капитализма. По предложению Мануильского Ика Рихардович занялся теоретическим обоснованием возникающих противоречий в мировом капитализме, что можно расценивать как понимание руководством Коминтерна уровня теоретических знаний и политической зрелости своего сотрудника. Кроме того, Зорге стал одним из двух секретарей пятой подкомиссии, занимавшейся вопросами военной опасности. Ика даже написал специальный реферат «Военная подготовка вооруженных конфликтов», вошедший позже в уже упомянутую книгу «Новый германский империализм», а на заседании подкомиссии 16 октября выступал с сообщением об особой роли в Европе германского империализма, как имеющего собственную экономическую базу.
Наконец, 1925–1926 годы – время начала работы Зорге в Коминтерне, время его «притирки» к сотрудникам этой «лавочки», как позже назовет «штаб мировой революции» Сталин, и время попыток влиться в жизнь немецкой диаспоры в Москве (разумеется, ее просоветской части). Кристина писала, что, едва прибыв в русскую столицу, она посещала с мужем недавно образованный (в 1923 году) Немецкий клуб, но единственное, чем он мог привлечь ее, так это небольшой библиотекой немецкой классики: «…в остальном же там царила невообразимая скука, так что обычно мы вскоре отправлялись домой по скрипящему под ногами снегу». Их земляк А. Поллак увидел участие Зорге в Немецком клубе совершенно иначе: «С Рихардом Зорге я познакомился в Москве в 1925 году. В то время я был руководителем кружка художественной самодеятельности в Немецком клубе, членами которого были немецкие рабочие, эмигранты, бывшие военнопленные, девушки из немецких деревень Поволжья. Здесь проводилась также и значительная политическая работа. Наш хор часто выступал с концертами на московских предприятиях.
Московский горком партии направил к нам товарища Зорге с поручением оказать помощь руководству клуба. Прошло совсем немного времени, и мы выбрали Рихарда председателем правления клуба. Он сумел оживить клубную работу. Кроме этого, Рихард был человеком, которому каждый как лучшему другу поверял свои горести и сомнения. Мне вспоминается один матрос из Гамбурга. Долгое время он сомневался в правильности некоторых аспектов политики нашей партии. Рихард помог ему преодолеть все заблуждения и стать настоящим коммунистом.
К нам в клуб часто приходили рабочие и других национальностей.
