обсуждать только в кругу его русских агентов, куда не имел доступа ни один иностранец… Мануильский имел большой успех в миссии, которая была одной из целей его пребывания в Германии. При содействии экспертов из ГПУ он находил талантливых немецких коммунистов, пригодных для работы в русских спецслужбах. Зорге был ему представлен как человек, которому уже поручались небольшие тайные задания в немецкой компартии… Мы знали, что немецкие коммунисты вербуются в русские спецслужбы, но ничего не могли с этим поделать. Это служило основанием для постоянных трений между нами и Мануильским»[74].

Трения привели к тому, что только 6 октября Гешке сообщил оргбюро, что получил письмо с согласием Зорге на перевод в Москву, а на следующий день этот вопрос был официально решен на бюро Секретариата ИККИ. Причем этой же датой отмечено длинное письмо Зорге в Москву, где он с недоумением и нетерпением требует решения своей судьбы: «Уже в середине августа меня спрашивали – готов ли я работать в Москве? И, хотя я сразу ответил, что смогу быть в Москве в начале октября, с тех пор я ничего не слышал от Москвы. Разумеется, сейчас я волнуюсь о том, что, возможно, что-то не в порядке, может быть, существуют какие-то возражения против меня, как личности, либо ответ просто потерялся». Упоминает Зорге и о том, что «тов. Рязанов высказал желание, чтобы, когда я перееду, моя жена в качестве библиотекарши помогала ему в упорядочении библиотеки… Вы понимаете, что мы здесь делаем все, чтобы переехать поскорее… Кроме того, сейчас я знаю русский язык в такой степени, что в течение короткого времени смогу не только читать, но и свободно говорить[75]. Это, вероятно, будет полезно для моей работы в Москве»[76].

Возможно, в принятии решения сыграло свою роль и то, что супруга кандидата на работу в Москве тоже была коммунисткой. Разрешение на переезд Зорге получил в середине ноября, еще раз подчеркнув в ответном послании, что его жена «член партии, причем одна из немногих, входивших в группу “Спартак”», и теперь едет работать к Рязанову в институт и что Рязанов даже обещал помощь, если во время переезда возникнут какие-либо сложности[77]. Получается, что Кристине нашлась работа в Москве еще до переезда (эта ситуация еще повторится с другой организацией), и потому она легко согласилась с выбором мужа: «Полгода спустя (осенью 1924-го. – А. К.) Ика спросил меня, поеду ли я с ним в Россию. Не колеблясь ни секунды, я сказала “да”. Пришлось уладить много дел, сдать внаем квартиру, получить паспорта, приобрести соответствующую одежду. И вот уже одним октябрьским днем (на самом деле – декабрьским. – А. К.) поезд мчал нас в Россию. Мы пересекли несколько границ, всюду проходя таможенный досмотр; все обошлось без сложностей. Однажды утром мне сказали, что мы едем по русской земле… Вскоре мы прибыли в Москву…»

Рихард Зорге вернулся в страну, где родился и которую не видел более четверти века, и приступил к работе в московском «штабе» Коминтерна, а затем стал членом ВРКП(б).

Глава седьмая

В Москву! В Москве…

И без того путаная биография Зорге с его переездом в Москву становится еще более таинственной. Причем если многочисленные нестыковки и недоговоренности германского периода можно объяснить скудостью дошедших до нашего времени материалов и документальных свидетельств, то коминтерновский период жизни Зорге оказывается затуманен еще и по причине сложных политико-бюрократических интриг, в которые наш герой погрузился со всей своей кипучей энергией и страстным темпераментом. Разобраться в хитросплетениях внутрикоминтерновских коллизий ныне совсем непросто даже профессиональным историкам, если темы их исследований дотоле не пересекались с проблемами мирового коммунистического движения, а потому многие авторы стараются «проскочить» этот этап в жизни Зорге как можно скорее. Свидетельства отрывочны, воспоминания туманны, а документы Коминтерна, хранящиеся в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ), разрозненны. Однако Рихард прожил, работая в Коминтерне, четыре весьма насыщенных года своей жизни. Москва стала важным и не самым коротким по продолжительности этапом его карьеры коммуниста-подпольщика, и далеко не все в этот период выглядело так однозначно, как принято порой считать. В первую очередь это касается истории с его «дружбой с Бухариным», которая впоследствии якобы навсегда скомпрометировала Зорге в глазах Сталина и в конечном итоге могла стоить нашему герою жизни.

Супруги Зорге прибыли в Москву 15 декабря 1924 года, о чем Рихард сразу доложил в отдел информации Коминтерна и во Франкфурт-на-Майне – «по прежнему месту работы», снова упомянув, что «Кристина будет работать в библиотеке Института Маркса и Энгельса»[78]. Есть отметка о жене и в его коминтерновском личном деле, где подшита справка, бывшая когда-то совершенно секретной, составленная 22 января 1942 года неким К. Вилковым. В этом документе, помимо уже цитировавшихся сведений об образовании и владении иностранными языками, содержится интригующая запись и о том, что в 1922 году Зорге подвергался аресту в Италии, «где был короткое время» – больше информация об этом инциденте и вообще о посещении нашим героем этой страны не встречается. И еще, в той же справке: «В личном листке, заполненном лично Зорге в декабре 1924 года, он пишет: 2½ года он был в Баку, затем в Берлине, Киле и Гамбурге, далее в 1924 г. короткое время был в Швейцарии. Жена его Зорге Христина работала в библиотеке ИККИ»[79].

Жилье Ика Рихардович Зорге (на это имя оформлены его основные документы в личном деле сотрудника Коминтерна) получил в своеобразном общежитии Коминтерна и советских спецслужб в гостинице «Люкс» (бывшей «Франции») на Тверской, 36 (ныне – Тверская, 10), в однокомнатном двадцатом номере (по другим данным, в девятнадцатом[80]). Это было одно из самых необычных мест старой Москвы, да и жители его совсем не походили на москвичей. Высокопоставленный сотрудник советской военной разведки Вальтер Кривицкий описывал их так: «Группа зарубежных коммунистов, проживающих в Москве, главным образом в гостинице “Люкс”, в качестве постоянных представителей своих партий, всегда вела образ жизни, который совершенно отличался от образа жизни простых советских людей….

Во время голода, который сопровождал насильственную коллективизацию в 1932–1933 годах, когда средний советский трудящийся должен был как-то выживать на хлебе и вяленой рыбе, специально для этих иностранцев были созданы кооперативы, где они могли закупать продукты по умеренным ценам – продукты, которые тогда вообще нигде нельзя было купить за деньги. Гостиница “Люкс” стала символом социальной несправедливости, и обычный москвич, если его спрашивали, кто живет в Москве с комфортом, неизменно отвечал: “Дипломатический корпус и иностранцы в гостинице “Люкс’ ”…

Для ОГПУ международная община, живущая в гостинице “Люкс” за счет правительства, была и есть предмет для подозрений. Этот картонный мир “пролетарской революции” всегда кипит интригами и взаимными обвинениями: каждый