Шрифт:
Закладка:
И ныне, и всегда…
Вставал рассвет над городом,
Ты помнишь?
И угасала поздняя звезда.
Иерусалим светился куполами,
Вычерчивая контуры церквей.
В лучах зари — как в золоченой раме —
Вновь поражал он красотой своей.
Еще с тобой мы встретим не однажды
Библейских зорь неповторимый вид,
Чтоб сумрак не касался жизни нашей,
Как не коснулся он моей любви.
«Если ты кому-то нужен…»
Если ты кому-то нужен,
Значит, жизнь прошла не зря.
При любой грозе и стуже
Вмиг объявятся друзья.
Всё так просто и обычно:
И спасут, и в долг дадут.
И с настойчивостью бычьей
Злу устроят самосуд.
И с души тревогу снимут,
Зная в этот час беды,
Если что случится с ними,
Первым будешь рядом ты.
«Нас старят не годы, а беды…»
Ане
Нас старят не годы, а беды.
И боль от нежданных утрат.
И я выбираюсь из бездны,
Боясь оглянуться назад.
Господь иль судьба, — я не знаю, —
Вернули надежду душе.
Иду я по самому краю
В последнем своем вираже.
И нету ни боли, ни страха,
Ни прошлых обид и ни ссор.
Хоть жизнь — как нежданная плаха —
Означила свой приговор.
Но я ничему не поверил.
И даже не сбавил шаги.
И лишь у спасительной двери
Я тихо сказал: «Помоги»…
И руки к глазам твоим поднял,
Почти умирая уже.
И в это мгновение понял,
Откуда надежда в душе.
«Мы повстречались слишком поздно…»
Ане
Мы повстречались слишком поздно.
И я не знаю, чья вина.
Былая жизнь, как в небе звезды,
И далека, и холодна.
Не помяну обидным словом
Всё, что случилось до тебя.
Былыми бедами не сломан,
Хотя не раз ломался я.
И в этой жизни всё не просто.
Уходят годы и друзья.
Но светят мне земные звезды —
Твои небесные глаза.
Благодарю судьбу и Небо,
Что без тебя теперь — ни дня.
Еще за то, что рядом не был,
Когда любила не меня.
Когда и я влюблялся часто.
Но на излете прежних чувств
Явилось мне такое счастье,
Что на иное не польщусь.
«Четвертый год живу средь иудеев…»
Памяти Абрама Когана
Четвертый год живу средь иудеев,
Законы чту и полюбил страну.
И, ничего плохого им не сделав,
Я чувствую в душе своей вину.
Не потому ль, что издавна в России
Таилась к этим людям неприязнь.
И чем им только в злобе ни грозили!
Какие души втаптывали в грязь!
Простите нас, хотя не все виновны.
Не все хулу держали про запас.
Прошли мы вместе лагеря и войны,
И покаянье примиряет нас.
Дай, Господи, земле Обетованной
На все века надежду и покой…
И кем бы ни был ты —
Абрамом иль Иваном, —
Для нас с тобой планеты нет другой.
В больнице Шаарей-Цедек
Иосифу Альбертону
Слева от меня звучит иврит.
Что-то дед хирургу говорит.
Справа от меня лежит араб,
Как сосед — он также стар и слаб.
Сын араба молится в углу,
Коврик постеливши на полу.
Сын еврея, отодвинув стул,
Первый раз за сутки прикорнул.
А меж ними русский. Это — я.
Интернациональная семья.
И спасает жизни всем хирург.
И тому — кто недруг, И кто друг.
И лежу я как посредник тут,
Зная, что опять бои идут.
И араб, что справа, и еврей
Ждут чего-то от души моей.
А душа сгорела в том огне,
Что пронесся смерчем по стране…
И рыдает боль моя навзрыд.
Как мне близок в этот миг иврит.
Арад
Але Рубин
Для меня пустыня Негев
Необычна и загадочна.
Как, наверно, снег для негров
Или фильмы для Хоттабыча.
На востоке той пустыни,
Где ветра дороги вымели,
По ночам оазис стынет —
Новый город с древним именем.
А вокруг него пустыня,
Обнаженная, как искренность.
И над скалами пустыми
Только небо и таинственность.
Но когда восходит солнце,
Город тот преображается.
Он сквозь лилии смеется.
Сам себе он поражается.
В живописном том укрытии
Я влюбился, будто смолоду,
И в его веселых жителей,
И еще в их верность городу.
Приезжаю, как на праздник,
На крутую землю Негева.
Насмотрелся мест я разных,
А сравнить с Арадом некого.
«Всё придет, и всё случится…»
Азику Сигалу
Всё придет, и всё случится.
Но приметы говорят:
Не ищите встреч с волчицей,
Охраняющей волчат.
Не сердитесь по-пустому —
Мы стареем от обид.
Долгий путь к родному дому
Пусть не будет позабыт.
Всё придет, и всё случится
В
