Шрифт:
Закладка:
Когда наутро могильщика нашел подручный, ему оставалось лишь закопать могилу и водрузить надгробный камень. На коем было высечено:
Подручному едва минуло тринадцать. Отныне он должен был один свозить и хоронить мертвых со всего Гамельна. И виделось ему, что тяжкое бремя ложится на его плечи.
* * *
Гастен осматривал город, оценивая размах бедствия. Гамельн медленно погрязал в хаосе. Подручный могильщика не успевал забирать тела. Семьи выносили мертвых прямо на улицу, где и оставляли их гнить. Пиршество для крыс. С крысиным писком мешалось неустанное мушиное жужжание. Водоносы бросили рисовать кресты на дверях. Никто уже не ведал, кто жив, а кто мертв. Все затворились, и каждый был сам за себя.
Порой встречался чужестранцу нищий или какой водонос за покражей. Стражники всё стояли на посту. Двое – у городских врат, прочие – у бургомистровых чертогов. Само собою, добрая их часть предпочла бы замкнуться в казарме. Но лучше уж остаться в услужении у знатных горожан, чьи подвалы и кладовые набиты на славу. Ибо всякому ясно было как день, что со смертью столького простого люда на жатву не хватит рук. И с уходом чумы в город постучится голод.
Но прежде голода, прежде чумы даже город стенал от другой беды. Если в самых обильно набитых погребах сохранилось еще немало пудов пшеницы с ячменем, кулей бобов, сушеных рыб и мяса, то кувшины вина и бочки ячменного пива, напротив, по случаю такого зноя пустели с необычайной быстротой. Ибо уже много недель Гамельн не знал дождя, и нестерпимый солнечный жар, казалось, не желал отступать даже ночами.
Посему, пробудившись в одно утро, бургомистр столкнулся с новым затруднением. Укрывшись за семью затворами, он пережидал мор, восседая на злате и горах припасов. И постепенно вылакал всю влагу, что нашлась в доме: сперва вино, затем ячменное пиво, ликеры, сок из последних фруктов, дождевую воду из небольшой кадки – затхлую, на самом донце. Даже слизал все обильные слезы с ланит супруги: несчастная тяжело переносила невзгоды. Теперь же он иссыхал под своей броней. Кожа его растрескалась, язык в пересохшем рту разбух.
Он думал было послать по воду стражу, но та откажется идти через город, кишащий чумой. Сие средство оставит он на крайний случай. Лучше не злить тех, кто тебя защищает. Ибо и вправду страшился он восстания городской черни и уже видел, как толпы голодных, плюющихся бедняков осаждают его чертог, ломают ворота, опустошают погреба.
А потому поступил он по обыкновению: позвонил в колокол. Как знать, быть может, еще остался в живых какой-нибудь водонос?
Сарай их, как помним, был неподалеку. Мирелла, Пан и прочие из их числа сидели внутри, томясь от духоты. Знакомый звон достигнул их ушей. Повинуясь привычке, что воспитали в ней годы покорства, Мирелла вскочила на ноги.
Она огляделась. Водоносы не двинули и пальцем.
– Звон у бургомистра, – заметил Бедвик. – Скажи-ка! Твой участок, Мирелла.
Мирелла задумалась. Она боялась, как бы мучимый жаждой бургомистр не приказал повесить их всех, сейчас или после, ежели переживут они мор. Бессомненно, выходить из сарая она опасалась. Но голод вновь мучил ее. Рано или поздно выйти придется: чтобы украсть еды или раздобыть ее у сирот-близняшек.
Не глядя на дурную ухмылку Бедвика, Мирелла взяла ведра и вышла в чумной город. Шла она осторожно: нос по ветру, глаз начеку, слух навостру. Следила, чтобы не наступить ненароком на крысу или руку мертвеца. Никогда еще извилистые улочки Гамельна не казались ей столь опасными: поди разбери, что ждет за бессчетными их поворотами.
Однако Мирелла знала, кого страшится встретить всего больше.
Незнакомца в черном.
Стоило ей представить себе его долговязую фигуру, и сердце заходилось в груди от тревоги. С ясностью, коей она сама дивилась, пред взором ее вставал тяжелый плащ дорогой ткани, черней колодца, мерная поступь, капюшон, а под ним – будто пустота, как если б лица у незнакомца не было вовсе.
Для храбрости Мирелла пропела короткую обережную молитву, в такт ходу. А всякий поворот миновала в три широких шага, шепча себе:
Еще три шага – новый поворот. Уф! И тут никого.
Хвала Господу! И этот переулок пуст.
Спасена! На улице ни души, ни живой, ни мертвой.
Последние слова застряли в ее горле. Леденящая тишина пришла на смену напеву.
Черный человек был здесь.
Мрачная тень виднелась в конце новой улицы, куда заступила Мирелла. Подол плаща его словно окаймляли синеватые всполохи. Он гулял по Гамельну, точно по своей вотчине. Поступь его была покойна, и снующие у щиколоток крысы ничуть его не смущали. Пред низким домом, безмолвным, как и все прочие, он замер. И Мирелла узрела с ужасом, как входит он в жилище сквозь стену.
Точно вспугнутый заяц, рванула она прочь. Через весь город, до самого Везера. Добежав, зашла в воду по пояс. И окунула в нее руки, горящее лицо. Мало-помалу она отдышалась.
Мирелла закрыла глаза. Город лежал позади. И чудилось ей, будто чума заперта в его стенах и вода убережет ее от всякой заразы. Она вернулась к берегу и легла на мелководье, головою в мягкую траву. Прохладные струи расслабили напряженные мышцы.
Когда телу вернулся покой, а по коже пробежал озноб, Мирелла вышла из воды. Возвращаться в Гамельн она не хотела. Ее тянуло уйти. Вот только куда? О мире за стенами Гамельна Мирелла не ведала ничего. Про географию монашки не сказывали ни слова. До мора, бывало, бродячие торговцы со странным наречием входили в городские ворота. И то было для Миреллы единственным свидетельством, что за пределами города есть большой мир.
Водоноска оглянула три дороги, уходящие от городских врат в безвестность. Какую выбрать? Вполне может статься, что одна из них ведет прямо к краю Земли, и тогда по ней нельзя идти ни в коем случае. Да и как знать: может, чума свирепствует и в окрестных городах? Наружный мир виделся ей еще опаснее Гамельна. В своем городе она хоть знала, откуда ждать угрозы, и потому могла ее избегать. Покинуть город – для нее непомерное и слишком опасное начинание.
