Мирелла подскочила. Вот уж выбрала миг испустить дух! Мирелла склонилась к трактирщице, со злости сжав кулаки. Грудь чумной едва заметно вздымалась. Лотхен еще дышала. Она впала в горячечный бред.

Миреллу боле не страшила близость гниющего и заразного тела. Она нагнулась над ложем и подула на лоб недужной, дабы охладить ей лицо. Оно чуть посвежело. Тогда Мирелла стала тихо напевать. Напев был без слов, неспешный и назойливый. Недужная открыла глаза, словно юницына песнь призвала ее назад.

Мирелла смолкла. Она нагнулась к самому лбу, покрытому испариной. Втянула протухший воздух, и вдруг взор ее заволокло пеленой.

Мирелла пошатнулась и осела на пол. Сама того не ведая, совершила она странное колдовство. Склонившись над умирающей, она вдохнула ее мысли. Пред взором ее плясали видения. Мирелла собственными глазами узрела детские воспоминания Лотхен.

Вначале оказалась она в Коппенбрюгге, соседнем с Гамельном городе, на свадьбе его сеньора.

Зима или конец осени. Маленькая Лотхен пытается разглядеть новобрачных на паперти церкви. Ноги и юбки пихают ее со всех сторон. Радостные выкрики. Лотхен протискивается между сапог, брэ, набедренников стражи и тянет голову. Вот они.

У сеньора в парчовом с золотом кафтане храбрая осанка и прямой взгляд. Его длинные светлые кудри ниспадают из-под резного края расшитого шаперона. Юная супруга завораживает толпу своей красотой. На ней бледно-голубой корсаж, отороченный белым горностаем. Волосы затянуты под туре: его широкая лента перехватывает отделанный драгоценными камнями плат.

Вдруг всё затуманилось. Явилось новое видение. Мирелла узнала паперть той же церкви.

Лотхен подросла, года на два. Вновь жители Коппенбрюгге стоят толпой. Но радостных выкриков нет. Сеньор выходит из церкви один, облаченный в черное платье. Он идет подле носилок. На них – открытый гроб. В нем возлежит его покойная супруга. На лице ее черный прозрачный покров. Руки сцеплены на округлившемся животе: она почила, будучи на сносях. Должна была принести ему наследника.

Лотхен следует за молчаливым шествием, со всеми горожанами. Гроб ставят наземь. Заколотив, могильщик вносит его в гробницу. Это красивый каменный пристрой прямо у церкви, под самым водостоком: в дождь вода, сбежав по скату крыши и тем освятившись, омывает склеп.

Священник затворяет дверь гробницы, и все расходятся. Лотхен остается на кладбище. Она бродит среди надгробий, поглядывая на цветы перед склепом.

Вдруг раздается крик. Жуткий визг, из недр гробницы. Во всю свою жизнь Лотхен так не пугалась. Она хочет бежать, но стоит в оцепенении. Могильщик, перебиравший неподалеку свой инструмент, выпрямляется с ошалелыми от ужаса глазами. Он крестится.

Крик обрывается. Могильщик бежит прочь.

Вскоре он возвращается со священником и сеньором. Объясняет что-то, испуганно размахивая руками. Сеньор хмурится, осердясь на глупые байки могильщика, наверняка хлебнувшего церковного вина.

Вновь раздается леденящий душу крик. Трое мужчин замирают. Священник сжимает четки и читает молитву. Сеньор обнажает клинок. Он открывает двери склепа. Могильщик со священником пятятся назад.

Лотхен прячется за надгробием. Но не может сдержать любопытства и выглядывает.

Но никакое чудище из склепа не является. Хотя крик раздается вновь. Он звучит из самого гроба. Господин поспешно вытаскивает его из склепа, всовывает меч в щель под крышкой, и гвозди выскакивают. Он открывает гроб.

Лотхен невольно выходит из укрытия. Подступает ближе и смотрит.

В луже крови между ног покойной лежит младенец. Дитя голосит что есть мочи. Сеньор протягивает к нему руки.

– Не троньте, сеньор! – восклицает священник.

Он оглядывает новорожденного с гримасой отвращения.

– Тут явно замешана нечистая сила. Дитя, рожденное в гробу, из чрева покойницы!

Отец отступает. Что делать с диаволовым отродьем, тревожащим покой его супруги, криком проложившим себе путь из могилы в мир живых?

Он заносит меч над крохотным тельцем.

Но прежде, чем опустить его, поднимает взор на церковь. Священник угадывает его мысль.

– Господь простит ваше деяние, – уверяет он. – Сие дитя есть демон.

Сеньор кивает. Когда клинок уже готов опуститься, могильщик вскрикивает:

– Нет!

Остальные двое, словно выйдя из оцепенения, вздрагивают от этого возгласа. Могильщик, старый горбун, без единого волоса на голове, подходит к гробу. Он ищет слова. Конечно, он чтит Господа и боится Диавола. Но, хороня людей, он узнал о жизни, смерти и судьбе немало такого, что трудно объяснить. Ему встречались поразительные явления, на какие способна человеческая природа. Он видел, как покойники шевелятся, как волосы растут еще месяцами после смерти. И смутно догадывается, что и здесь причина произошедшего – естество, а не Лукавый.

Но он неграмотен, неучен и потому не знает, как выразить всё это.

– Отнесем кроху в приют, – произносит он наконец.

– В моем городе? – восклицает сеньор: он не готов смотреть, как в сердце его владений растет собственный его отпрыск, явившийся на свет при пособничестве Диавола.

– Ну, пусть в соседнем, – предлагает могильщик. – В Гамельне.

Сеньор кивком выражает согласие.

По совести, он доволен таким исходом. Слишком опасался он погубить свою душу детоубийством. До Гамельна день пути. Расстояние видится ему достаточным, чтобы защитить от пагубного влияния диавольского чада.

– Решено, сделайте так, – говорит он повелительно.

Могильщик понимает, что брать дитя на руки и нести подальше отсюда выпадает ему. Он склоняется над гробом. Руки его дрожат. Он отступает, вытирает лоб. Озирается вокруг. И лик его светлеет.

– Ты! – говорит он.

Лотхен вздрагивает. Могильщик смотрит на нее. В два шага он оказывается рядом и крепко сжимает ее плечо. Ей кажется, будто ее настигли, наказали.

– Девчушка! – говорит могильщик в исступлении, облегченно переводя дух. – Невинная душа, так ведь, отче? Она понесет дитя. Она столь юна, что ей ничто не грозит!

Священник как будто приободряется.

– Ты прав, добрый человек! – соглашается он. – Господь хранит всех детей. Она вне опасности.

Мужчины втроем подталкивают Лотхен ко гробу. Она не желает ни видеть дитя, ни касаться его, хнычет. Но прозорливые мужи всё решили: они понукают и угрожают ей. В конце концов она запускает руки в гроб и берет малыша.

Едва дитя оказывается у нее на руках, она невольно начинает его качать. К ребятишкам она привычна. Отец ее – крестьянин, у него обильные стада и пастбища и многочисленное семейство. С шести лет заботам Лотхен вверяют маленьких братьев, сестренок и племянников с племянницами. Младенец успокаивается и больше не плачет.