Романцов прыгнул с бруствера на часового. Они катались по траншее. Фашист стонал и скрещивал пальцы на горле Романцова.

Тяжелый, как топор, кулак Клочкова опустился на голову финна. Клочков стоял взъерошенный, дикий, грязный, в расстегнутой черной рубахе.

— Не крикнул! — прошептал Романцов, приподнимаясь.

— Испугался, — сказал так же тихо Клочков, вбивая в рот финна кляп.

Тимур подал веревку.

В этот момент позади раздался полный ужаса вопль. Финский солдат бесшумно подполз к траншее и увидел разведчиков.

Пожалуй, он не увидел, а, скорее, почуял, как собака по запаху, что это чужие.

И его протяжный, стонущий вопль услышали все часовые. Ракеты огненными бичами хлестнули по небу.

— Веди! — крикнул Романцов Клочкову. — Веди пленного! К ручью!

Прыгнув, Тимур с гортанным захлебывающимся криком вонзил кинжал в грудь вскинувшего автомат солдата. Он не смог вытащить кинжал обратно.

— Веди! — повторил Романцов, содрогаясь от бешенства.

Он нагнулся и, напрягая все мускулы, вместе с Клочковым схватил, выбросил пленного из траншеи.

И мрак поглотил Клочкова.

В блиндаже кричали и топали финны. Ждать, когда они выскочат? Романцов метнулся к дверям, пнул их ногой, швырнул противотанковую гранату в толпу оцепеневших при его появлении финских солдат.

Страшная судорога взрыва вздыбила блиндаж. Романцова оглушило, засыпало глиной, обломок бревна ударил по плечу. Он упал. Он бы не поднялся и погиб, но Тимур оттащил его в траншею. Бормоча какие-то слова, плача то ли от страха, то ли от усталости, он помог Романцову выбраться на бруствер.

Финские пулеметы гремели. Шквал трассирующих пуль, завывая, мчался над лощиной, над бушующим ручьем.

Бегущий Романцов чувствовал, что горячий воздух бурлил над его головой. Однако в лощину пули не падали. Романцов не ошибся: финские пулеметы кинжального действия не простреливали овраг.

Он нашел Клочкова на берегу.

Стоя на коленях, Клочков черпал пилоткой и плескал холодную воду в лицо финна.

— К-как мы его п-перетащим? — спросил он, заикаясь от злости. Он в кровь искусал губы, но ничего не мог придумать.

— Умер?! — воскликнул Романцов.

— Дышит! Как боров толстый. А ведь в воду его не потащишь. Утонет! Или волна захлестнет!

С минуту Романцов бесновался. Он не думал раньше о том, как перетащит пленного через ручей.

Он наивно предполагал, что тот сам войдет в стремнину и, держась за веревку, переплывет на наш берег. Все пропало!

В это время он услышал сиплый голос Молибоги. Тот, ползая на четвереньках по противоположному берегу, кричал:

— К бревну привяжите! К бревну!

Грохот пулеметов, оглушительные раскаты взрывов финских мин на гребне лощины заглушали его слова. А громко кричать Молибога не осмеливался. Он хрипел, давился словами, фырчал:

— Бревно эвон где… Привяжите, товарищ сержант, и плывите! Одна минута! Захлебнется — откачаем! Бревно…

Неизвестно, как понял его Романцов. Он так устал, что едва держался на ногах. Взявшись за бревно, он почувствовал, что сейчас упадет. К нему подбежали Клочков и Тимур.

Ротный писарь с благоговейным выражением лица подул на перо, осторожно обмакнул его в чернила и вывел крупными буквами в наградном листе: «Романцов Сергей Сергеевич».

— Ну вот и отличился Романцов Сергей Сергеевич! — сказал Шостак старшему лейтенанту Лысенко.

— Награды есть? — спросил писарь.

Романцов глубоко вобрал воздух в легкие.

— Да, — быстро сказал он. — Два ордена Красной Звезды и медаль «За отвагу».

— Подожди, — медленно произнес Шостак и зачем-то взял писаря за кисть руки. — Пойдем, Романцов!

Долго они сидели в лесу. Слушая объяснения Романцова, капитан устало думал: «Мальчик! Умница, смелый, а все же мальчик… И тщеславие-то мальчишеское! Ну как же, знаменитый снайпер, а ротой в бою командовать не сумел. Жаль, что я не знал об этом раньше… Надо бы отучить его от одиночества, от привычки таить боль в себе».

Бросив окурок, он тотчас закурил другую папиросу.

«Если бы каждый офицер так строго судил себя за неудачи! И ордена снял… совсем по-детски… Впрочем, этим он и дорог мне!»

— Товарищ капитан, — боязливо сказал Романцов, — а если на миг вообразить, что Курослепов жив, простил бы он меня? Теперь простил бы?

— Думаю, он давно бы простил тебя.

Романцова перевели в полковую разведку.

Старший лейтенант Лысенко оправился от ранения и вернулся в строй. Он взял к себе Романцова и его солдат — Баймагомбетова и Клочкова.

Как ни умолял Романцов, старший лейтенант наотрез отказался от Молибоги ввиду его «преклонного возраста».

Иван Иванович серьезно обиделся.

— Без меня погибли бы! — шумно возмущался он. — Кто крикнул о бревне? Иван Иванович Молибога! А теперь старику наплевали в глаза!

— Ну, хочешь, я поговорю с Шостаком? — предложил Романцов.

— Не желаю! Остаюсь во взводе! Мне действительно сорок два годика! Что тут поделаешь?

Он ушел обиженный. Грустным взглядом проводил его Романцов.

На шоссе Молибога неизвестно для чего привязался к шоферу грузовой машины:

— Почему автомобиль не моешь? Грязь лепехами на крыльях! Лентяй! Попал бы ты к Романцову!

— Иван Иванович, прощай!..

Молибога не оглянулся.

…Опять часами сидел Романцов на наблюдательном посту, разглядывая в бинокль вражеские позиции, — Лысенко велел ему самостоятельно разработать план нового поиска.

Романцову было трудно забыть об овраге. Невольно, как бы сами по себе, все его мысли возвращались к ручью. Это была свойственная молодым разведчикам вера в повторяемость удачи.

Пожалуй, он рискнул бы снова переправиться через ручей, если бы не насмешки старшего лейтенанта.

— Милый юноша, — лениво говорил Лысенко, — есть у Анри Барбюса рассказ «Привидение, которое возвращается». Увы, победа никогда не возвращается! Это очень печально, но это так… Каждый раз победу надо заново добывать в бою! Понимаете? Ищите место, где, по мнению врагов, пройти абсолютно невозможно!

Глава седьмая

В здании Гидрографического института

«г. Васильсурск,

Советская, 24.

Сергею Ивановичу Романцову.

Дорогие родители и Лена! Сообщаю, что я жив и здоров, чего и вам желаю. В моей фронтовой жизни произошла крупная перемена. Вы помните, как я всегда хотел быть военным и, несмотря на возражения папы, собирался поступить в артиллерийское училище? Так вот, сбылась мечта моя! Меня направили на фронтовые курсы младших лейтенантов.

Наши курсы находятся на окраине города, в здании бывшего Гидрографического института. Новый, отлично построенный дом. Я попал в стрелковую роту. В нашей комнате восемь коек. Обстановка и питание не оставляют желать ничего лучшего. Учимся мы двенадцать часов в день: десять — занятия и два часа — самоподготовка. Начали с азов, и мне пока учиться легко.

Вот, пожалуй, и все мои первые впечатления. Здесь, на окраине,