– Меня Розалия Ильинична зовут, – запоздало представилась она. Дрожащими руками полезла в мятую сумку и, достав оттуда бумажку, протянула ее Варе:

– Возьмите. Звоните мне в любое время. И в гости заходите. Одна, если Леня не сможет. Улица Инженерная, дом двадцать пять, квартира семьдесят. Я очень ждать буду.

Розалия Ильинична рванула к дверям, перешагнула одной ногой за порог и обернулась:

– Не говорите Лене, что я у вас была. Пожалуйста.

И ушла.

Варя, посмотрев в бумажку, свистнула и протянула ее мне.

Это была визитка. Из нее следовало, что эта женщина занимала одну из главных должностей на самом большом и главном заводе города.

Ленька объяснять ничего не стал.

– И тут нашла, – сказал он. – Ладно, Варюха, съездим к ней в гости на днях.

Жизнь шла своим чередом. Я изредка звонила отцу на работу и интересовалась, как у семьи дела. Иногда заходила повидать сестру. Она выходила ко мне на лестничную площадку, я целовала ее и говорила, что соскучилась. Она неизменно начинала плакать и уговаривать меня вернуться домой. Я успокаивала ее, дарила шоколадку и сама еле сдерживала слезы от бессилия. Брать с собой куда-либо сестру из дома мне воспрещалось. Один раз я упросила мать разрешить мне погулять с Дашей. Мать позволила прийти в воскресенье. Накануне я весь день чистила квартиру, где мы проживали, мыла, драила, стирала и т. д. Заняла денег и накупила целый пакет съестного. В воскресенье с утра приготовила праздничный стол и, одеваясь, наказала Варьке ничего не трогать, так как ее муж ходил кругами и облизывался.

– Надька, дай хоть кусочек чего-нибудь! – канючил Ленька.

– Отстань. Приду с сестрой, и поедим все вместе. А пока за ней хожу, ведите себя прилично. Не курите тут. Да. И умойтесь, побрейтесь, что ли. А то на бомжей похожи.

Когда я позвонила, дверь приоткрыла мать. Увидев меня, она распахнула дверь пошире и сказала:

– Входи. У тебя есть еще полчаса.

– Полчаса чего? – не поняла я.

– Через полчаса мы с Дашей идем в гости.

Я, стоя в коридоре, осмотрелась, ища Дашу глазами. Прислушалась. Из маленькой комнаты доносились рыдания.

– Мам, – я тщательно подбирала слова. – Я обещаю тебе вернуть ее в целости и сохранности. Отпусти ее хотя бы на три часа. Я с ней в сквер на качели схожу.

– Сказала – нет. В гости мы договорились идти заранее.

– Я тоже заранее договаривалась, что ты отпустишь ее со мной погулять!

– Я и не против. У тебя есть полчаса.

Рыдания в маленькой комнате усилились. Я изо всех сил кусала губы, чтобы не разреветься тоже.

– Мам, пожалуйста…

– Мне некогда говорить, мне собираться надо. Да и Даше тоже.

– Она не одета?

– Нет.

– Тогда я пойду. Я зайду в другой раз! – сказала я громко, чтоб Даша меня услышала.

Как только я переступила порог, дверь с треском захлопнулась.

Я как полоумная дошла широким шагом до остановки, села на автобус, доехала до квартиры, зашла в комнату. Варька и Ленька встретили меня сияющими физиономиями. Они не курили и ничего не съели.

– Где сестра? – спросил Ленька радостно и заглянул мне за спину.

– Она мне ее не отдала.

Ленькина физиономия продолжала оставаться все такой же радостной, а Варина погрустнела. Подруга подошла и погладила меня по спине:

– Не переживай. Рассосется как-нибудь.

– Надь, а кушать тоже отменяется? – вдруг испугался Леня.

– Нет. Только к такой закуси бутылка полагается. – Мне вдруг ужасно захотелось выпить.

– Я мигом, – зашустрил Ленька. – Одна нога здесь, другая там.

Он скоро вернулся с двумя бутылками. После третьей стопки слезы все-таки добрались до меня, и я затряслась в судорожных рыданиях.

– Да не плачь ты, – морщась только для приличия, сказал Ленька. – Утрясется.

– Да, Надь. Она тебе в следующий раз Дашу отдаст, – закивала Варя.

Я немного успокоилась и приставила холодную граненую пустую стопку к виску.

– Вы не понимаете. Я прокаженная. Я не могу и не должна приближаться к невинному ребенку. Я ис-пач-ка-на!

Варя выхватила из моей руки стопку и скомандовала Лене:

– Наливай.

Я выпила и успокоилась:

– Одно утешает. Борис вроде поверил, что я живу в другом месте.

Приблизительно недельки через две мне на работу позвонила бабушка. Та самая мамина мать, которая в детстве крестила меня. Она попросила зайти к ней в гости.

Я пришла. Бабушка покормила меня, чему я очень обрадовалась, и стала читать нравоучения. Дескать, жизнь сложная, надо терпеть. Вот она, к примеру, сорок лет терпит мужа, от которого родила троих детей. Муж этот, дед мой, часто в молодости бегал за бабушкой с топором, и ее, и детей бивал, и гулял направо-налево… Но она все сносила! Но зато сейчас как ее Бог вознаградил! Дед ослабел, и она делает что хочет и говорит ему что хочет… Поэтому надо вернуться к матери, образумиться, повиниться и так далее… Ведь мать есть мать, и мать моя еще очень добрая. Вот у бабушки была мать – та на слова времени не тратила. Брала что под руку попадется – и лупила. Довела меня бабушка до слез. Все достоинства у людей, по ее словам, были с приставкой «не»: не бьет, не пьет, не курит, не тунеядничает, не утаивает деньги, не сдает детей в детский дом, не изменяет родине… Тьфу ты… В чем я виновата? В том, что мать разлюбила меня? Убедила, что я – ничтожество? Сделала изгоем? Оклеветала перед отцом? Лишила сестры? В чем повиниться? Я пыталась наладить с ней отношения, подавить в себе обиду, но если она не хочет этого, то я свободна. А ты, «святая» бабушка, лучше б пожить к себе пригласила. Так ведь не хочешь, тоже брезгуешь мною…

Бабушка попыталась еще несколько раз зазвать к себе на обед, но у меня неизменно пропадал аппетит, и я отклоняла ее предложения.

Благо было кому подкармливать: отношения с Андреем становились все серьезнее. А во дворе дома, где жили Леня, Варя и я, поползли слухи о том, что мы – шведская семья. На нас глядели с любопытством и подозрением. Мы забавлялись и шутили по этому поводу.

Дома особо было делать нечего. У Вари нечего было делать и в Горзеленхозе. Начальство распускало рабочих отдыхать без сохранения заработной платы и не торопило с возвращением на трудовое поприще. Варю тоже распустили. Она без толку сидела целыми днями на балконе, курила бычки и зорко высматривала на горизонте мужа.

Муж, обратив внимание на подавленное состояние супруги, приволок откуда-то телевизор, который мог делать что-нибудь