Возвращаясь от неё утром, он был остановлен милицией, проезжающей мимо на дежурной машине. Из машины вышел плюгавый сотрудник; он в упор глянул снизу вверх на Сашку и проскрипел:

– К Любе ходить напрасно наладился… Жены мало?

Сашке бы ответить ему, мол, не пойдёт больше к ней. Но нет же…

– Тебе-то какая забота? – грубо бросил ему Сашка. – Не даёт? Так правильно делает, посмотри на себя. Ей это надо?

Больно ударил Сашка низкорослого мужичка, который без успеха осаждал Любу. Кстати, знал Сашка, что мент этот женат и имеет двух детей, и поэтому с ним связываться у Любы резона не было. Плохо глянул сержант на Сашку и прошипел:

– Ну, ладно, молокосос. Будет у нас встреча.

Сашка только улыбнулся, не подозревая, насколько этот случай изменит его жизнь.

31

Вновь отправился Сашка к другу Косте. Выпили. Побеседовали. Когда допили вторую бутылку, Костя посоветовал другу поспать у него. Надо было остаться. Но не послушался Сашка и, попрощавшись, потопал в общежитие. Было темно. Он плёлся, пошатываясь, вдруг оступился, упал и потянул внизу ногу. То ли вывихнул, то ли растянул. Стал подниматься и, не смог удержать равновесие, снова упал.

– Кто здесь ползает? – грубый голос.

Увидел Сашка, что это два дружинника с повязками и сотрудник милиции. Сотрудник – старый знакомый.

– Я говорил, что встреча будет, – его узнал плюгавый сержант. – Поднимайте, получит путёвку в вытрезвитель!

«Гадёныш!» – подумал Сашка. А его уже взяли под руки и поставили на ноги.

– Ой-ой, – закричал Сашка, когда ступил на повреждённую ногу. – Я ногу, кажется, вывихнул, отстаньте!

– Придуривается, – хмыкнул милиционер. – Тащите к машине.

– Послушай, мент, – сдержав стон, обратился к нему Сашка. – Я ведь не вру, правда, сильно потянул. Подвези до общаги. А Любке я скажу, чтобы тебе разок дала.

Дружинники захихикали. А милиционер, зубами заскрежетав, подошёл к согнувшемуся, как ветка ивы, Сашке и, упираясь пятернёй ему в лицо, толкнул его с силой. Дружинники не успели его подхватить, и он рухнул на землю. С трудом встал; но сержант повторил тычок. Только на этот раз Сашка, немного отрезвевший, так упал, что наотмашь ладошкой врезал милиционеру по лицу. Крепко врезал, и как бы случайно. Милиционер упал, брызгая кровью из повреждённого носа.

– Попал на отсидку… – просипел он.

Дружинники очнулись и схватили Сашку под руки. Его завели в дежурную часть; сержант ещё держал платочек у разбитого носа. Составили протокол, дружинники расписались и ушли. И началось избиение. Бил плюгавый, бил дежурный лейтенант и, особенно больно, – рядовой амбал. Сашка напряг мышцы, боясь за почки. Но потом потерял сознание. Когда очнулся в изоляторе, тело и лицо – одна сплошная опухоль, в голове шум. Шум продолжался с неделю, но боль в теле прекратилась позже. Прислали следователя. Ей оказалась щуплая женщина. Она своё отношение к Сашке обозначила сразу:

– Такого выпускать на свободу нельзя. Я бы тебя не выпустила.

– Бодливой корове рога бог не дал, – ответил Сашка, которого в последнее время посещало отчаянье и ощущение полного обрушения всего, так что теперь бояться этой бабы было бы просто смешно.

По её кратким вопросам Сашка понял, что ему хотят повесить серьёзное дело – нанесенье увечья сотруднику, находящегося при исполнении. Свидание ему дали лишь через месяц. Пришла Люба. Оказалось, что все сбережения она направила на налаживание контакта со следователем и судьёй, и на адвоката.

Вскоре отправили Сашку в Уфимскую тюрьму, на экспертизу по вменяемости. В просторной камере было человек сорок. На середине стол и лавки. Накурено так, что надзиратель ничего не видел в дверной глазок. Здесь сблизился Сашка с сокамерником, лет тридцати. Звали его Володя. В тюрьме он не первый раз. Парень не глупый, но чем-то пуганный: когда камера открывалась, он вздрагивал. В этот раз закрыт был за подложное удостоверение члена КПСС, которое он сделал с помощью дядьки, который работал в обкоме. За что прошлые отсидки – собирался рассказать. Но не до историй было Сашке: комок горечи торчал у него в душе. «На роду у меня, что ли, написано просидеть всю жизнь в неволе?» – задавал вопрос он себе, в ожидании суда. Столько сделал усилий, и всё прахом, как будто и не было свободы. Ведь почти выбрался. Если бы не Люба. От неё трещина. Конечно, она началась раньше, в детстве, но ведь почти залепил…

Володя, видя настроение знакомого и, видимо, догадываясь о причине его, сказал:

– Нос не опускай, я в первый раз одиннадцать годов отсидел, и ничего, не подох.

– По малолетке, что ли, сел? – удивлённо спросил Сашка.

– Ну да. Хочешь, расскажу. Подсаживайся ближе.

Сашка сел на его нары; и тот стал рассказывать:

– С малолетства я с ворами якшался. Сам тоже подворовывал. И вот один раз знакомые мои собрались на дело большое. Я стал умолять, чтобы меня взяли. Сначала они упирались – дело не простое, из Ленинграда надо было ехать во Владивосток, такая прогулка. У них там кореш выбился в люди – на какой-то базе заместителем директора работал. С этого-то и возникло дело. Пожилой вор, в конце концов, решил и меня взять, сказал: «Может, пригодится». Мне тогда пятнадцать стукнуло. Приехали, короче, во Владивосток. Встретил нас кореш. Затеял он ограбить склад по его наводке. У нас была схема, где обозначены были пост сторожа и месторасположение нужного нам контейнера, который мы должны вскрыть. Сторож вооружён, но предполагалось его оглушить и связать. Товар же нам предстояло вывезти на ведомственном грузовике, сбив замок гаража, на побережье, где нас должен был ждать катер с покупателями, которые сразу рассчитаются. Всё пошло сразу гладко до сторожа: оглушить не сумели и он, весь в крови, одному врезал и добрался до ружья. Финка его успокоила. Мне жалко было его. Да и страшно стало. Но остальное прошло по плану. Контейнер оказался набитым женскими шубками. Отвезли их на берег. Катер нас ждал. Встретили нас китайцы или японцы – узкоглазые. Отдали им товар, денежки получили – два чемодана сотенных. Возвращались в разных поездах; у каждого потрёпанный чемодан: заранее приготовил кореш. Но вычислили нас быстро. Правда, успел я тётке, которая пригрела меня, на новый дом денег подкинуть, и малость погулял. Короче, повязали всех. Убийство сторожа взял я на себя – но всё равно вора старого от пули не отмазал: он шёл организатором. Возили меня во Владивосток, там я ломал комедию – показывал, как убивал. Корешу прокурор просил расстрел, но дали