– Но я точно почувствовала, как пнула кого-то... – бодро начала предложение Доминика, но неуверенно закончила, – по ноге?

– Ничего страшного, задетая просто сделала вид, что ничего не произошло, чтобы не смущать тебя, – тактично заметила Урсула.

«Вполне вероятно», – отметила про себя Аня, но после недавних событий она в этом была не так уж и уверена. Случайно взглянув в сторону двери, выводящей на летнюю террасу кухни-кафе, Аня увидела, как зависнувшее в воздухе пирожное растворяется, будто откусываемое по кусочкам.

– А ещё учителя смели говорить, что на ноль делить нельзя! – полушёпотом возмутилась горничная.

Во второй половине дня Урсула поменяла местами девчушек, и «в подмастерьях» у Ани теперь оказалась Бранка. Уборка цокольного, первого и второго этажей прошла, в принципе, успешно, если не считать нескольких случаев, когда излишне активная и шебутная Бранка едва-едва не разбила вазу и скульптуру, а ещё разлила ведро воды.

Аня пыталась делиться и с этой девочкой мудрыми на их месте работы советами, но Бранка вовсе не походила на Доминику. И Аня уже с сожалением вспоминала своё утреннее недовольство Доминикой. Она хотя бы делала вид, что внимательно слушает! А может, и правда, слушала.

– Да-да, поняла я всё, поняла! Мне уже Вика сегодня все уши прожужжала. Не будь букой хоть ты, Аня! – скривила рожицу Бранка. – Всё-всё я уже запомнила: чужое не брать, ночью спать, голышом не гулять, мимо не сса...

– Ай-ай-ай! Вроде, взрослая девочка... Как тебе не стыдно! – Аня перебила Бранку. – Ты, видимо, отказываешься понимать, в каком ужасном месте мы оказались.

– А по мне, так – ничего, прикольное местечко, гламурненькое! И чего здесь ужасного? – в своей обычной манере прощебетала девчонка.

– Здесь ужасно просто умереть. Взаправду. Если не соблюдать обязательные правила. Вбей ты уже себе это в голову! – устало продолжала увещевать Аня свою несносную напарницу. Но, похоже, это было просто бесполезно.

Бранка лишь пренебрежительно отмахнулась:

– Не боись за меня: я всегда от опасности спрятаться смогу! Если бы ещё не эта ваша громоздкая и многослойная одежда на куче застёжек, пуговичек, кнопочек да ленточек.

«Да-да, дай тебе волю, ты бы с голой задницей здесь бегала! Дети и есть дети», – подумала Аня, которая была сама максимум на два года старше их.

Уже вечером, когда Аня с новой помощницей снова оказалась на уборке территории, то девушка вручила грабли Бранке, как и в прошлый раз – Доминике, вспомнив мудрое: «метлой махать проще!»

Бранка взяла в руки протянутое ей орудие для работы и тут же схватилась за второе:

– Дай!

– На, пожалуйста! – удивилась и растерялась Аня, выпуская из рук метлу.

Взвесив в руках оба предмета и осмотрев окрестности, Бранка ухмыльнулась и протянула грабли назад Ане:

– Пожалуй, я возьму инструмент полегче. Мне здоровье не позволяет заниматься тяжёлым трудом! – заявила она. – Тётя Аня, а может, Вы пожалеете меня и сами всю работу сделаете? Тут же не так много!

– Я тебе дам «тётя»! А ну, марш работать! – Аня начала «закипать».

– Ладно, ладно! – Бранка неохотно начала махать метлой, обманом выменянной у наставницы, – Чего только стараться? Не понимаю: за ночь опять столько же нападает.

– Зачем в толчке воду спускать – не понятно? За день ещё столько же нальют! – передразнила её Аня.

Пока они убирали территорию, ветер снова шалил и задирал их подолы юбок. И всё бы ничего, если бы этот «ветер» не отвесил пару звонких шлепков горничным по попам, когда они уже закончили убирать листья.

– Нет, это, определённо, не ветер! – уверенно высказала свою догадку Бранка и взмахнула метлой вокруг себя.

– Хлоп! – метла задела кого-то.

– Ох! – примялась трава, будто на неё шлёпнулось тело человека. Даже фигура похожая вырисовалась.

– Я тебе дам, к девушкам приставать! – замахнулась граблями Аня на невидимку, пытающегося подняться с травы. – Кто бы ты ни был!

Но она не успела нанести удар. Больше потому, что и не хотела бить, а лишь напугать. Эффекта добилась. Трава приминалась под ступнями быстро бегущего невидимки в сторону зелёного лабиринта, где сейчас садовник орудовал большущим секатором.

Но этот некто ещё пару раз подкрадывался и дудел в дудку, пугая горничных.

В самой концовке Аня и Бранка прошлись вокруг особняка, вылавливая листья из фонтанов специальными сачками. А затем вынесли на помойку за ворота собранные за два захода мешки с листьями.

Вернувшись с уборки территории, Аня пожаловалась на невидимку дворецкому.

– А я-то думал, что он в город отлучился! Вчера ночью вышел из номера и до сих пор не вернулся. А он тут пакостничает, – заворчал дворецкий. – Спасибо, девушки, предупреждение у него уже было – ближайшей ночью невидимка съедет из гостиницы. Как только попадётся мне на глаза. Отправился бы его искать, но не могу покинуть свой пост. Для вашей же безопасности.

Ночь девятая, или Сложно быть Богом, а Сатаной - и подавно!

Придёт Владыка Тьмы угрюмый:

«Почто украли мой трофей,

Не дали насладиться юной?

За то – расплатитесь теперь!»

– Уа-ха-ха-ха! – смеялась черепушка с пустыми глазницами. – Я уже иду за тобой, смертная!

Череп злобно хохотал, полыхая в огне, не способном, да и не стремящемся разогнать кромешную тьму вокруг. Чёрное-чёрное нечто заполонило всё окрест, куда ни кинь взгляд. Даже за спиной Ани, когда она обернулась, была всё та же Тьма. Тёмное Ничто. Но именно в тот момент, когда девушка обернулась, что-то неуловимо изменилось в обстановке. Казалось, Ничто вокруг колышется и дышит, шумно и смрадно выдыхая в наступившей внезапно тишине. Тишине? Аня снова развернулась на 180 градусов – черепа не было, лишь пламя становилось всё меньше и меньше, а каждый новый вдох давался всё труднее.

– Это догорает твоя жизнь! – раздался насмешливый голос из темноты.

Пламя превратилось в жалкий огонёк, а затем – в маленькую светящуюся песчинку, белую яркую звёздочку в окружающей тьме. Воздуха не хватало, а звёздочка начала тускнеть: жёлтая, оранжевая, красная...

– Ты это дело брось! – раздался тот же голос из темноты. – Не вздумай умереть до моего прихода! Ты теперь – только моя! А ну, подъём! Живо!

Аня попыталась открыть глаза, но что-то липкое и склизкое заливало её лицо: глаза, нос и рот. Лёгкие уже горели,