– Не уверен. Хотя я определенно видел этот символ. Но прямо сейчас не могу вспомнить. Могу я ее взять? Потом верну. – Я неохотно отдаю ее, потому что это одна из немногих вещей, что тянет на подсказку. Он забирает у меня карточку, и в том, как он ее хватает, есть что-то подозрительное. Нетерпение и любопытство… хотя он и прикидывается, что почти незнаком с Беном и не особо печется о его благополучии. Этот Тео точно не тянет на доброго самаритянина. Я не уверена в этом парне на сто процентов. И все же нищим выбирать не приходится.

– И еще кое-что, – вспоминаю я. – Прошлой ночью Бен оставил мне эту голосовую заметку, как раз перед тем как я приехала на Северный вокзал.

Тео забирает у меня телефон. Он проигрывает запись, звучит голос Бена.

– Привет, Джесс…

Странно слышать это снова вот так. Звучит совсем иначе, чем в прошлый раз, как будто это и не Бен вовсе, как будто это уже кто-то другой.

Тео слушает все сообщение, и перед тем как он выключает запись, повисает тяжелое молчание.

– Ты смогла понять, что он говорит в конце?

– Нет – я не расслышала. Прослушала на полной громкости.

Тео поднимает палец. Подожди.

Он лезет в рюкзак у своего кресла – такой же помятый, как и он сам – и вытаскивает пару запутанных наушников.

– Вот так. Они подавляют шум, в них будет погромче. Хочешь один? – Он протягивает мне один наушник.

Я вставляю его в ухо.

Тео увеличивает громкость до максимума и снова нажимает на сообщение.

Мы слушаем знакомую часть записи. Бен говорит мне, когда и где мы встретимся, и так далее и так далее. Но вдруг он замолкает. И теперь я это слышу. То, что казалось потрескиванием, на самом деле было скрипом дерева. Я узнаю этот скрип. Так скрипят двери в квартире.

И после вновь голос Бена – тихий, но все же можно разобрать слова. «Что ты здесь делаешь?» – Затем: – «Какого хрена».

После раздается стон. Даже на такой громкости трудно определить, это чей-то голос или что-то другое – скрип половицы? Потом: тишина.

Меня пробирает дрожь. Я невольно тянусь к Святому Христофору.

Тео снова проигрывает запись. И наконец в третий раз. Вот оно. Вот доказательство. Кто-то был в квартире с Беном в ту ночь, когда он записывал эту голосовую заметку.

Каждый из нас снимает наушник. Мы смотрим друг на друга.

– Да уж, – произносит Тео. – Я бы сказал, что это чертовски странно.

МИМИ

Четвертый этаж

Ее сейчас нет в квартире. Я следила из окна своей спальни. На третьем этаже выключен свет, в комнате темно. На миг мне действительно кажется, что я вижу его, появляющегося из тени. Потом моргаю, и конечно же, там никого нет.

Но это так похоже на него. У него была такая привычка – появляться без предупреждения. Он вел себя точно так же, когда я встретила его во второй раз.

На обратном пути из Сорбонны я зашла в магазин старых виниловых пластинок: «Пеле-Меле». Было очень жарко. У нас, у французов, есть выражение soleil de plomb, означающее, что солнце так же тяжело выносить, как таскать свинец. Тот день идеально подходил под такое описание. Сейчас похолодало, и трудно представить, что это было всего шесть недель назад. В ту пору стояла невыносимая жара: выхлопные газы, потные загорелые туристы, сбившиеся в кучу на тротуарах. Больше всего я ненавижу туристов, и особенно сильно я ненавижу их летом. Неуклюжие, разгоряченные и злые из-за того, что они приехали в город, а не на пляж.

Но в магазине было темно и прохладно. Никаких туристов, потому что снаружи он выглядит таким мрачным и унылым, и именно поэтому он мне так нравится.

– Привет.

Я обернулась.

Это был он. Парень, который только что переехал на третий этаж. Я видела его почти каждый день, когда он проезжал на своей «Веспе» по двору или когда ходил по своей квартире: ставни он никогда не запирал. Но вблизи он выглядел иначе. Я разглядела щетину на подбородке, медные волоски на руках. Увидела, что он носит цепочку на шее, она прячется в вырезе его футболки. Вот этого я почему-то не ожидала: он казался слишком опрятным. Вблизи я уловила резкий запах его пота – звучит отвратительно, но это был чистый перечный запах, а не вонь жареного лука, которую ощущаешь в метро. Он был все-таки зрелый, а не старый, как я сказала Камилле. Но в нем было нечто притягательное. От одного его вида у меня шли мурашки по коже.

– Мими, верно?

Я чуть не выронила пластинку из рук. Он знал мое имя. Он запомнил. Я кивнула, потому что почувствовала, что не могу говорить. Во рту ощущался металлический привкус; возможно, я прикусила язык. Я представила, как между зубами скапливается кровь. Тишину нарушал только жужжащий под потолком вентилятор, вж-вж-вж: словно сердце бьется.

– Я Бен. – Его английское произношение; его прямота. – Мы соседи: я переехал в квартиру на третьем этаже несколько дней назад.

– Je sais[39], – ответила я. Это прозвучало как шепот. Я знаю. Да как же я могла этого не знать.

– Дом такой крутой. Ты его полюбишь. – Я пожала плечами.

– Вся эта история. Все эти любопытные детали: cave, лифт…

– Там есть еще и кухонный лифт, – выпалила я. – Он мне больше всего нравится. – Не знаю, почему мне захотелось с ним поделиться.

Бен наклонился вперед.

– Кухонный лифт? – Он выглядел таким воодушевленным; я кожей ощутила его интерес. – Правда?

– Да. Остался с тех времен, когда дом был hôtel particulier[40] – он принадлежал какой-то графине или что-то в этом роде, а внизу, в подвале была кухня. Они отправляли еду и питье наверх, а вниз спускали белье.

– Это потрясающе! Я никогда не видел ничего подобного в реальной жизни. Где? Нет, подожди, не говори мне. Я попытаюсь найти его сам. – Он широко заулыбался. И я поняла, что улыбаюсь в ответ.

Он оттянул воротник своей футболки.

– Господи, какая сегодня жара.

Показался маленький кулон на цепочке.

– Ты носишь Святого Христофора? – выпалила я. Так неожиданно было увидеть маленького золотого святого.

– О! – Он посмотрел на кулон. – Да. Это от моей мамы. Она подарила его, когда я был маленьким. Никогда не снимаю – настолько сжился с ним, что порой забываю, что ношу его. – Я пыталась представить его ребенком и не смогла. Могла представить его только высоким, широкоплечим загорелым. Да, у него были морщины, но они не старили его. Он