Я уже работал в Худфонде, неплохо работал. Однажды ко мне подошел неприметный, безликий (с точки зрения художника) человек.

– Юрий Сергеевич, пройдемте ко мне, – почти в спину проговорил мне неприметный человек, ненавязчиво, но настойчиво указывая мне рукой на дверь с табличкой «Секретарь партийной организации».

– Присаживайтесь, Юрий Сергеевич, – хозяин кабинета указал на места вдоль конференц-стола и сам сел напротив, не за свой начальственный стол. – Мы давно приглядываемся к вам. Работник вы неплохой, художник отличный. Нам такие люди нужны. У вас не будет никаких ограничений. Ни в чем. Никаких и ни в чем, – еще раз подчеркнул он. – Вступайте в партию.

Перед моими глазами предстала бабушка Люба, у которой всю мужскую часть семьи расстреляли коммунисты. Я вспомнил маму. То злосчастное профсоюзное собрание, где мама присутствовала, на котором подвергалась резкий критике радиостанция «Голос Америки», поливающая грязью Советский Союз. А мама – наивная душа! – возьми да и скажи, что никаких гадостей про нашу страну они не говорят, а рассказывают, как они сами живут там, они и те, кто приехал из Союза. Маму оттуда уволили со странным номером статьи – причиной увольнения, из-за которой ее больше никуда на работу не принимали. Как я мог предать своих женщин? Хотя я сам, как и папа, был глубоко аполитичен. Для меня важна была интересная работа и интересные девушки. Больше меня в те дни ничего не трогало. Но я понимал щекотливость этого момента.

– Знаете, – первое, что мне пришло в голову, – я не готов. У меня много недостатков.

– Каких же, например? – поинтересовался хозяин кабинета.

– Ну, я люблю выпить, – глядя ему прямо в глаза, честно ответил я.

– Да, это, конечно… – задумался хозяин. – Но ничего, вместе будем бороться.

– У меня еще есть пороки.

– Я вас слушаю, – председатель партийной организации был само внимание.

– Даже и неловко говорить, – я стал лихорадочно придумывать себе какой-нибудь отвратительный недостаток.

– Не стесняйтесь, Юрий Сергеевич, не стесняйтесь. – Хозяин кабинета был расположен благодушно. – Мы – ваши друзья.

– Видите ли, у меня, что ни неделя – новая девушка. Бытовому разложению я подвержен, что ли?

– М-да, нехорошо, нехорошо, – председатель задумался. – Но знаете, всё поправимо. Мы вам поможем.

В моем воображении художника живо представились златокудрые партийные красавицы с красными косынками на ядреных задах и с обильными грудями, на одной из которых висел серп, а на другой – молот, а партийные деятели, вроде сидящего напротив меня, то ли свечку держат, то ли ноги партийных девиц. Помогают. Красота! Но тут же память услужливо напомнила другую партийную деятельницу, папину сожительницу, и меня чуть не вырвало.

– Спасибо за доверие и заботу, – бодро ответил я, – помощь пока не требуется, сам справляюсь.

– Подумайте, подумайте, Юрий Сергеевич, – хозяин кабинета глубоко вздохнул. – Не надо сразу отказываться. Мы еще встретимся. Подумайте, – еще раз добавил он и подал мне руку.

Как после я узнал, мне была оказана большая честь. Представителей творческих профессий и инженерно-технических работников в те времена очень неохотно принимали в партию. А я-то от этой чести отказался!

Я рассказал отцу об этом предложении. Он посмотрел на меня, улыбнувшись, что нечасто я видел, и ответил:

– Ты всё правильно сделал, сынок. Мы эту школу коммунизма уже проходили.

Трудовые блудни

(Из беседы с отцом, Филипповым Сергеем)

– Ну что, – встретил меня вопросом отец, – как твои трудовые блудни? Всё пописываешь свои рассказики?

Мозгонапорная башня

Как-то я прочитал отцу одно из своих упаднических стихотворений. Такими опусами грешит молодежь, когда неразделенная любовь, и кажется, что всё в мире рушится. Прочитал и жду его критических ремарок. Его реакция была неожиданной.

– У тебя, Юрик, не голова, а мозгонапорная башня.

Архитектурный глаз чешется

Моим дипломным проектом в Мухинке (ныне академия Штиглица) был бассейн. Проект был выполнен из ватмана. Вырезаны мельчайшие детали. Я сам был очень доволен своей работой, за которую я получил «отлично». Когда я показал этот проект отцу, он сказал: «Что, архитектурный глаз чешется?» Вообще-то, по специальности я был промышленным дизайнером, тем не менее в Нью-Йорке построено здание ювелирного магазина по моему проекту по адресу 47 West 47 Street. Так что папа был прав.

Не надо удивляться чужому слабоумию, своё развивай

А что было, когда он сыграл фашиста в «Беспокойном хозяйстве»! Прямо на улице к нему подходили люди и возмущались: «Ах ты, сволочь фашистская!» Добравшись домой, он с облегчением вздыхал: «Не надо удивляться чужому слабоумию, своё развивай. Любит меня народ, узнает».

Разбили овал головы

Однажды мы с приятелем поехали загород на мотоцикле. Приятель не справился с управлением, и мы полетели в кювет. Сильных травм не получили, но я ударился головой обо что-то. Вернулся домой с перевязанной головой. Как на грех, на следующий день отец позвал к себе.

– Что это с тобой? Неужели тебе разбили овал головы?

У художника-штриховальщика движения как при онанизме

Однажды отец попросил меня показать мои работы.

– Всё-таки ты закончил Муху (ныне академия Штиглица) на «отлично», да еще два факультета. Покажи, порадуй отца.

Я принес акварели и графику Ленинграда. Он всё очень долго рассматривал. Больше всего ему понравилась графика.

– Да-а-а, – растянуто проговорил папа, – видно, что у художника-штриховальщика движения как при онанизме.

Вот такая оценка моих работ. Но я не обиделся – ведь я знаю своего отца. Не может он прямо сказать, всё у него с подковыркой. Я понял, что мои работы не так уж плохи.

Филиппова Алевтина, жена

Дворники всегда в сметении – сметают окурки, плевки и другие следы цивилизации

Юрочка был очень маленький. Но Сергей работал, я работала, а мама ни в какую не хотела присматривать за малышом. Пришлось нанять няньку. Наняли. Какую-то приличную девушку из деревни, по знакомству. Телевизоров тогда не было, в театр девушка-нянька не ходила. Хозяин для нее был староват. Да и кто такой, этот хозяин, она толком не знала и знать не хотела. Особенно после одного случая, когда Сергей Николаевич попытался овладеть