— Ты играл в карты с мерцателем?

— Вообще-то, с ними обоими. В то же самое время. Ничем хорошим это не закончилось.

— Что случилось?

— Они подожгли таверну. — Он поднял руку, предупреждая вопрос, который уже готовился сорваться с губ девочки. — Они были частью экспедиции, в которую я записался пару лет назад. Это долгая история. И не со счастливым концом.

— А как насчет колдовства? — спросила Блоха с неослабевающим энтузиазмом. — Ты знаешь, как они это делают? Обасса сказал мне, что они черпают свою силу из места, которое мы не можем увидеть, но, я думаю, он просто пытался надо мной подшутить.

— Нет, в этом старик прав, — ответил Лукан, пытаясь вспомнить то немногое, что он знал о колдовстве. — Мерцатели черпают свою силу из места, называемого Мерцание, мира теней, который граничит с нашим собственным, но никогда не сливается с ним. Это как если бы ты налила масло и воду в бутылку. Они занимают одно и то же пространство, но всегда находятся отдельно друг от друга.

— Но если мы не можем видеть Мелькание...

— Мерцание.

— Именно это я и сказала.

— Это, безусловно, не так.

— Это, безусловно, не так, — передразнила его Блоха, закатывая глаза. — Ты всегда так говоришь?

— Как кто?

— Как буржуй.

— Кто, кто? О, ты имеешь в виду...

— Богач.

Лукан указал на свою поношенную дорожную одежду:

— По-твоему, я выгляжу богатым?

— Ты говоришь, как они.

— Ну, вопреки твоему впечатлению...

— Опять. — Девочка отправила в рот оливку, прожевала и выплюнула косточку. — Так что, если мы не увидим Мелькание...

— Мерцание, — нетерпеливо поправил Лукан. — Я уже говорил тебе... — Он замолчал, когда на лице Блохи появилась хитрая усмешка. — А-а. Ты надо мной издеваешься.

— Ага. — Девочка щелкнула еще одной оливкой, которая отскочила от его груди. — Итак, если мы не видим Мелькания, откуда мы знаем, что оно вообще существует?

— Ну, мы не знаем, — ответил Лукан. — Но мерцатели могут его чувствовать. Я не знаю как. Что еще важнее, они могут прикоснуться к нему — они могут проникнуть в Мерцание. Именно там они находят проблеск.

— Проблеск?

— Силу, которую они используют. Говорят, что это похоже на вспышки света среди теней.

— И это то, что они используют, чтобы творить колдовство?

— Вот именно. Они переносят проблеск в наш мир, а затем формируют его по своей воле. Но одному человеку невозможно выполнить обе задачи, поэтому мерцатели всегда работают парами, как близнецы Констанца. Один вызывает проблеск, а другой придает ему форму.

— Итак, мужчина был призывателем, — сказала Блоха, задумчиво нахмурив брови, — а женщина была формовщиком. Она придала проблеску форму змеи, а затем клетки.

— Верно.

— Но как? Как они это делают?

— Я задал этот вопрос одному из своих знакомых мерцателей. Однажды вечером я напоил его крепким виски — думал, что это развяжет ему язык.

— И получилось?

— Нет, хотя я всегда спрашивал себя, не было ли его нежелание говорить вызвано тем, что он сам не знал ответа. Он немного рассказал о связи между призывателем и формовщиком, о том, что они всегда должны находиться в физическом контакте, вот почему они держатся за руки.

— Так вот почему близнецы Констанца носят эту цепочку?

— Совершенно верно, хотя, очевидно, физической связи самой по себе недостаточно — мерцателям также нужна эмоциональная связь. Чем крепче связь, тем легче им вызывать и формировать проблеск, что, в свою очередь, делает колдовство более могущественным. — Он пожал плечами. — Во всяком случае, мне так сказали.

— Близнецы Констанца — брат и сестра, — сказала Блоха и сузила глаза, пытаясь рассуждать логически. — Значит, они должны быть близки.

— Вот именно. Вот почему они способны на колдовство, достаточно мощное, чтобы управлять этой... штукой из ямы.

— Когда-то у меня был брат, — сказала Блоха, подцепляя еще один ломтик салями. — Может быть, мы могли бы колдовать, как они.

— Вы были близки?

— Наверное, да. Маттео присматривал за мной.

— Где он сейчас?

— Ушел.

— О. Извини.

— Это было несколько лет назад. — Блоха пожала плечами. — Теперь я могу сама о себе позаботиться’

— Да, я заметил. — Он ухмыльнулся. — Хотя, возможно, тебе придется поработать над карманными кражами.

Девушка нахмурилась и бросила в него еще одну оливку:

— Однажды я стану такой же хорошей, как Леди Полночь.

— Леди кто?

— Полночь. — Ее глаза сузились. — Только не говори мне, что ты о ней не слышал.

— Я только вчера приехал в город, ребенок. Просвети меня.

Блоха непонимающе уставилась на него.

— Скажи мне, кто она, — пояснил он.

— Всего лишь лучший вор в городе, — ответила девочка, и ее энтузиазм сменился отвращением к невежеству Лукана. — Ее зовут Ашра Серамис, но все называют ее Леди Полночь. Она может проскользнуть мимо любого охранника, взломать любой замок, и, — девочка наклонилась вперед, — она может проходить сквозь стены.

— Впечатляет.

Глаза девушки сузились:

— Почему ты смеешься?

— Я не смеюсь. — Лукан выдавил из себя улыбку. — Это хорошая сказка.

— Это не сказка. Это правда. — Блоха откинулась на спинку стула, сердито глядя на него. — И однажды я стану такой же, как она. — Девочка схватила кусочек салями и отправила его в рот. — Что ты думашь?

— Не разговаривай с набитым ртом.

Блоха закатила глаза и устроила представление: она долго жевала, а затем демонстративно проглотила.

— Так ты думаешь, Зандруса убила твоего отца?

Лукан удивленно моргнул:

— Откуда ты вообще об этом знаешь?

— Я слышала, как ты разговаривал с Обассой.

— Но... ты же пошла покупать те медовые пирожные. — Он не смог сдержать улыбки, когда до него дошло. — Ты вернулась назад. Подслушивала.

— Я спряталась под столом. — Девочка усмехнулась. — Я думаю, Обасса знал, что я там была.

Готов поспорить, что так оно и было.

— Зачем?

— Я хотела услышать твою историю.

— Это не самая интересная история. Скорее, поучительная. — Как разрушить свою жизнь в момент безумия. Он допил остатки вина и встал. — Кстати, об Обассе, не могла бы ты отвести меня к старому негодяю? Мне нужно с ним поговорить.

— Ты действительно думаешь, что сможешь залезть в Длань?

— Может быть. У меня есть идея. — Или, по крайней мере, половина идеи.

Блоха схватила последний ломтик салями и встала:

— Пошли.

Они не нашли слепого нищего — если он действительно был слепым,