Шрифт:
Закладка:
Грейси назвала меня Винни-Пухом, а я не знаю, кто это такой. Вообще не знаю! Эдвин ничего не говорил мне о нем. Конечно, нельзя же заложить в память клона всё. Грейси поразилась, и даже не столько этому моему незнанию, сколько моей реакции на него. Мой испуг, мое напряжение ей непонятны. Тактично перевела разговор на другое. Посчитала, что у меня провалы в памяти? Я тут же попытался изобразить, что испуган, расстроен этими своими провалами. А завтра она поведет меня к доктору - проблемы с памятью лучше не запускать. "Действительно, а то еще вдруг забуду, что всю жизнь любил только тебя", - отшучиваюсь я.
Нашел материалы о Винни-Пухе, изучил, прочитал, посмотрел всё, что было когда-либо снято на тему. А почему Эдвин не рассказал мне о медвежонке? Да потому, что его не было в их семейном фольклоре. И понятно, почему не было, Эдвин антропологически уж никак на него не похож. Но и я не похож - я похож только на Эдвина. Так почему же Грейси? Она увидела во мне что-то, чего не было в настоящем Эдвине? И это вызвало прилив нежности у нее. Но что именно она во мне углядела? Я и по душевным своим качествам вряд ли похож на Пуха. А что, если она видит, угадывает во мне что-то, чего я еще сам не сознаю в себе? Что-то, что появится во мне завтра?! Не обольщайся, клон. Но всё равно приятно, да что там! радостно. Этот намек на надежду.
Я пригласил Джона Лаберта в бар. Попробую излить ему душу.
Меня вызывают в суд. Лаура Финч подала иск. Клон ее мужа Уильяма Финча оказался некачественным. Причем настолько, что просто от нее сбежал. Она требует компенсировать убытки и довести Уильяма Финча до необходимых кондиций.
- Не в первый и не в последний раз, - успокаивает меня Коллинс. - Один-два процента брака, куда деваться... Нет, конечно, мы совершенствуем технологии, в том числе и с твоей помощью, - когда мы одни, он старается не называть меня Эдвином. - А тебе в суд являться вовсе не обязательно. Пошлем юриста с доверенностью. Так что отдыхай, - хлопает меня по плечу Коллинс.
- А что у нас считается браком? - эта часть работы компании была закрыта для меня. Чтобы я не принимал на свой счет, видимо.
- Бывает, что у двойника через какое-то время деформируется внешность, открываются генетические заболевания, что были скрыты или же стабилизированы у оригинала, или же возникают проблемы с потенцией, - просвещает меня Коллинс. - В последнем случае вопрос становится спорным: обязаны ли мы устранять недоделки или двойник просто должен лечиться, как любой нормальный, то есть естественный человек? Наш адвокат Брикман на этом собаку съел, причем не одну, целую стаю, наверное.
- Так вы же сказали, что брак крайне редок, - попытался я.
- Ну а что касается более прозаичных проблем: апатия клона и снижение интеллектуального уровня по сравнению с оригиналом. - Глянув на меня: - Но это явно не твой случай, при всем уважении к старине Эдвину, разумеется.
- Так вот, во имя этого уважения. Я, мистер Коллинс, ни в коем случае не оспаривая ваших прав на компанию, настаиваю, чтобы она развивалась в том направлении, которое хотел видеть мой оригинал, Эдвин Остин.
- Я просто пытаюсь сделать чуть лучше, пойми. И вообще, давай-ка об этом после. Сейчас у нас, если ты помнишь, суд и многомиллионный иск. Кстати, такое следствие неудачного клонирования, как бегство клона, у нас действительно впервые. Надеюсь, сие не станет для тебя дурным примером. Кстати, ты получился зануднее Эдвина. Кажется, он этого и хотел. Но не до такой же степени.
Эдвин рассказывал мне: бывает так, что трагедией обернется не бракованное, а именно удачно проведенное клонирование. Однажды они клонировали одного гениального математика - ему надо довести до конца дело своей жизни. Всё получилось отлично, и даже допустимой при копировании погрешности нет. Только клон оказался не гениален - так, способности чуть выше среднего. Почему? Никто не знает. Здесь не может быть ответа. Клон покончил с собой.
Я добрался до своего досье. Всё так, как и говорил Эдвин. Кроме одного - я не переживу Грейси, а если и переживу, то очень ненадолго. Получается, мы с Грейси действительно можем "умереть в один день". Но ведь мы не прожили с ней "долго и счастливо"! То есть она "да", а я "нет".
Зачем Эдвин дал мне лишнюю надежду на жизнь после? Да, конечно, он считал, что обманывает меня ненамного. Но это успокаивающее его совесть "ненамного" для меня означает "всё". А меня, скорее всего, ждет тот конец, которого избежал сам Эдвин, создав меня. (Если только к тому времени не произойдет очередная революция в медицине.) И теперь это знание об отсутствии даже куцего будущего надо как-то принять. Как-то надо жить с этим. Если только действительно надо?
Сидим с Джоном Лабертом. Уютный паб, прекрасное пиво. Пытаюсь излить душу. Но как! Если нельзя сказать ему правду. Даже намека на правду не могу себе позволить.
Джон ободряет меня сентенциями уровня: "жизнь есть жизнь" и "смысл жизни в самой жизни". Кто-то другой быстро довел бы меня до точки кипения, но у Джона получается как-то умиротворяюще, можно сказать, гармонично. Потому, что умиротворен, гармоничен он сам? "Каждый миг бытия бесценен", "прими мир таким, как он есть", "всё добро, всё во благо", - воркует Джон. То, как он говорит, важнее сейчас того, что он говорит. Интонация важнее отсутствия особого смысла. Банальность в его устах становится истиной? Неважно. Мне хорошо с ним сейчас. Сам его голос. Его стиль для меня важнее того факта, что Джон самонадеянно и наивно считает себя носителем некоей мудрости.
- Может, оно и так, но... - всё ж таки пытаюсь возразить я.
- Как же вы все не цените то, что имеете, - не дает мне договорить Джон. Я и не ожидал, что он способен кого-то перебивать. - Вот, например, ты. Предположим, ты унаследовал от отца склонность к раннему облысению, но счастливо избежал его астмы. Мать наградила тебя варикозом, но ты застрахован от ее проблем с кишечником. Приобрел от бабушки кариес, но ее предрасположенность к слабоумию и артрозам обошла тебя стороной... Я же целиком и
