Поликрита запрыгнула Гарибу на спину, обхватила его ногами. Он попятился, чтобы ударить ее о скалу. Тогда саммеотка с диким рычаньем укусила его в шею.

Финикиянин завертелся на месте, пытаясь кулаками попасть ей в голову. Но Поликрита только сильнее вгрызалась в его плоть. Рывок, еще один... И она выплюнула ошметок из мышцы и кожи. Растерзанная артерия взорвалась фонтаном крови.

Гариб рухнул на камни, а Поликрита вскочила на ноги. Над берегом разнесся душераздирающий волчий вой. Вакханки ответили таким же исступленным воплем.

Все было кончено. Пираты на гейкосоре начали бешено грести. Увидев, что корабль отчалил, вакханки бросились в воду. Но намокшие овчины мешали двигаться, а гребцы глушили барахтающихся женщин веслами.

От холодной воды вакханки пришли в чувство. Гейкосора продолжала уходить. Тогда они поплыли назад. Выбравшись на берег, саммеотки бесновались и потрясали кулачками, призывая на головы грабителей гнев Диониса.

Гейкосора второпях покинула Скалистую бухту. В лунном свете на привязанном к мачте медном кратере играли кровавые блики. От ватаги Батта осталось меньше половины...

В это время в порту Самоса Херил расправлял парус на рыбачьем дощанике с высокими бортами. Когда Геродот бросил ему конец швартовочного каната, саммеот оттолкнулся от причала веслом, после чего поплыл в сторону маяка.

В открытом море Херил взял курс на Южные Спорады. Если он хочет добраться до Галикарнаса за два дня, про плавание по мелководью вдоль берега Карии придется забыть.

На горизонте то и дело возникали паруса подозрительных керкуров, но, помаячив, быстро исчезали в белесом мареве. Саммеот знал, что одинокого рыбака в море никто не тронет.

Благополучно миновав остров Агатонисион, он направился к острову Фармакониси. Херил не спал, лишь иногда проваливался в тревожную дрему, но тут же вскидывался и хватался за ковш. Зачерпнув воды, выливал ее на голову. А потом долго всматривался в фиолетовую тьму.

Созвездия дрожащим мерцанием указывали ему путь. Северо-западный Скирон цеплял парус упругими хлесткими порывами. Волны бежали навстречу, теснясь и вскипая бурунами...

На закате второго дня Херил увидел огонь на маяке мыса Термерий. Ночь едва вступила в свои права, когда он постучался в ворота виллы гиппарха Менона. Имя Геродота позволило саммеоту нарушить покой хозяина без приглашения.

После того как ойкет омыл ему ноги, его провели в андрон. Выслушав гостя, фарсалец позвал вестового. Собеседники еще не успели допить вино из широкогорлой ольпы, а капитан Харисий уже входил в дом.

ГЛАВА 3

1

467 год до н.э.

Самос, Эфес, Сарды

Батт мрачно смотрел на море.

Гейкосора уже третий день дрейфовала в Самосском проливе, прячась за обглоданные штормами скалы. Якорный канат дрожал от напряжения. Парус был распущен, но пираты развернули его вдоль борта так, чтобы поставить по ветру при малейшей тревоге. Про весла можно было забыть, потому что горстка выживших гребцов корабль не разгонит.

Наксосец понимал: плыть с жалкими остатками экипажа в Мисию нельзя. Если корабль застигнет буря, без ручной тяги он не сможет маневрировать.

Новые рабы сейчас — это непосильная роскошь. С шестью подельниками нечего и соваться на материк. В любой рыбацкой коме такую смехотворно маленькую ватагу пиратов ждет гибель.

Оставалось одно — набрать гребцов на Самосе, чтобы добраться до Наксоса. А там добровольцев пруд пруди. Но как сунешься в город после нападения на Герайон? И кого послать? У Батта до сих пор в ушах звучал предсмертный крик Гариба.

Оставшимся в живых киприотам наксосец не доверял, так как после нападения вакханок их боевой дух заметно упал. Они даже начали шептаться, что лучше вернуть чашу, пока не поздно. Такой разговор подслушала долонка.

«Вот Хрисонету и пошлю! — осенило Батта. — Ее на острове никто раньше не видел, так и предъявить ей нечего».

Он поискал рабыню глазами.

Увидел, как долонка заботливо предложила сидевшему возле чаши Формиону намоченную морской водой рогожу. Галикарнасец с благодарным видом положил тряпку на голову, чтобы не напекло солнцем.

Кратер матово отсвечивал. Пропущенные сквозь ручки-аканты канаты крепко притягивали его к мачте. Край звездного покрывала беспечно полоскался на ветру. Из трюма доносилась брань — остатки ватаги с горя допивали дешевое вино.

— Иди сюда! — позвал Батт рабыню.

— Да, господин, — в голосе Хрисонеты звучала покорность.

— Пойдешь в город, найдешь место, где толкутся поденщики... Выбери гребцов, человек десять. Плывем на Наксос... Смотри на руки — все пальцы должны быть целы, чтобы весло могли держать. Остальное не важно... Плата — драхма в день. Обратно на Самос пусть добираются, как хотят, не мое дело... Только одна через ворота не иди, пристройся к каким-нибудь женщинам. Иначе гоплиты привяжутся: кто такая, куда идешь... Поняла?

— Да, господин, — немногословно ответила долонка.

Потом спросила:

— Как гребцы попадут на корабль?

— В Скалистой бухте есть утес, похожий на клюв орла. Я к нему подойду на закате... Если все в порядке, помашешь мне веткой. Пусть тогда прыгают в воду, мы их подберем.

Вскоре от гейкосоры отчалила легкая лодка, обтянутая промасленными бычьими шкурами. Проводив ее глазами, Батт направился на корму.

Пнул Формиона:

— Не передумал еще молчать?

Не отвечая, галикарнасец всматривался в сторону открытого моря. Внезапно его лицо просветлело. Батт повернулся — и оторопел.