наёмник. — И от Горыныча спас. И перед Фёдором защитил, который меня убить хотел. И ограбление своё простил. Вот простил бы я его, коли это он меня оставил бы в тёмном лесу, привязанным к дереву?

Цезарь мотнул головой.

— Не простил бы, — тоскливо согласился со своим конём Баламут. — Лежал бы уже в земле сырой, да гнил бы себе тихонько, никому не мешая. Но вот жив пока, топчу землю грешную, дышу воздухом свежим. А он пропадёт теперь без меня.

Жеребец тоскливо вздохнул.

— Ай, да чтоб вас всех, — Баламут сплюнул и подогнал коня.

Алексей, как и день назад, снова снова сидел у огня один-одинёшенек.

— Не нужен он мне!

Княжич со злостью сломал ветку и бросил её в костёр.

— Пускай проваливает на все четыре стороны. Вор. Обманщик проклятый! Убить меня хотел. Без него справлюсь. Сам княжну спасу. Только время из-за него терял. Чуть не убил меня! Мечом угрожал! К дереву привязал, будто пса поганого!

На глаза навернулись непрошеные слезы и Алексей убедил сам себя, что это от дыма. Он шмыгнул носом.

— Висельник проклятый. Поймают тебя, да за все твои делишки и вздёрнут на первом суку. Поделом тебе будет. Приползёт он ко мне на коленях, молить станет. Пощади, мол, светлый князь, помилуй, не губи. А я ему: не знаю тебя, наёмник, мы в расчёте с тобой были, ты медальон забрал, получай теперь, что заслужил. И будет в петле болтаться. Так-то. Так всё и будет.

Алексей снова предался вчерашним приятным мыслям про дыбу и виселицу. Только теперь мольбы Баламута о пощаде стали тысячекратно более слезливыми, а непреклонность княжича — куда более суровой.

По дороге послышался мерный перестук копыт. Алексей достал меч, оглянулся, кто это едет в такой глуши, и до рези в глазах вгляделся во тьму. Покачиваясь в седле, верхом на своём верном Цезаре приближался Баламут.

Княжич, не веря такому счастью, изо всех сил сдерживался, чтобы не побежать навстречу этому наглому наёмнику, и не броситься ему на шею, будто брату родному, после долгой разлуки.

— Ты вернулся?!

Алексей вскочил на ноги и в голосе его, против собственной воли, слышалась неподдельная радость.

— Может, я лжец, трус, бабник, пьянчуга… — сказал Баламут. — Но плохим другом меня никто никогда не называл. Хотя нет, постой-ка, называли. Чтоб меня громом поразило. Нет, вот с сегодняшнего дня, стало быть, меня больше никто плохим другом не назовёт! Вот так!

Баламут слез с седла, подошёл ближе и приятельски хлопнул княжича по плечу.

— Сгинешь ты без меня, вот что я понял. А я человек нервный и впечатлительный. Будешь ты ко мне каждую ночь духом бестелесным являться и сны мои тревожить, оно мне надо? Так что, сначала я помру, от старости, конечно же, и сам тебе в кошмарах буду являться, чтобы тебе было стыдно, что затащил ты бедного Баламута в такие беды.

Наёмник размял затёкшие плечи, начал рассёдлывать коня. Княжич ещё раз с трудом подавил в себе желание броситься и обнять его, но только отвернул лицо, чтобы тот не видел раскрасневшиеся от дыма глаза, и не подумал, будто будущий князь псковский плакал.

Баламут присел к костру.

— Рад я, что ты вернулся, — сказал Алексей. — Конечно, я бы и без тебя справился, тут и думать нечего. Но всегда приятнее, когда кто-то видит мои великие подвиги.

Баламут рассмеялся.

— Ваша княжеская светлость делает успехи на поприще словесного искусства. Чувствую себя ограбленным, это же я тебя научил. Слышу в речи подозрительно знакомые нотки, а от тебя взамен ничего не перенял. Только тумаки, да шишки набил. Несправедливый обмен, так тебе скажу. Но что поделать, вот такой я щедрый человек. Раздаю всем всё налево и направо, а сам без единого гроша по Руси-матушке скитаюсь, гол и голоден.

Алексей хмыкнул, достал из сумки кусок сухаря, отломил, положил сверху отрез вяленого мяса и протянул наёмнику. Тот принял угощение и приложил руку к сердцу.

— Хоть что-то получил. Лучше, чем ничего. Спасибо, князь. Но медальон всё равно мой, не так ли?

— Твой, твой, заслужил, оставь себе.

— Тебе дома уши-то не надерут, когда пропажи хватятся?

Алексей пожал плечами.

— Тут или голова в кустах, — сказал он, — или слава великая. Сыщу княжну — так про медальон никто и слова не молвит. А ежели на пути её поисков сгину — так костям моим белым всё едино будет, когда к ним придут за похищенное стыдить.

— Разумно, разумно, — сказал Баламут с набитым ртом.

— Осталось только найти её, собственно, — вздохнул княжич. — Но раз ты со мной на этом пути, так оно попроще будет. Со всеми напастями справимся. И со змеями и с ведьмами, и любой нечистой силой, что у нас встанет на пути. Побьём всех и княжну сыщем, пусть даже и тысячу лет в пути в этом проведём, да?

Баламут закашлялся.

— Уже потихонечку начинаю жалеть о своём поспешном решении вернуться. Опрометчивое оно какое-то было. Не подумал я, что с полпути возвращаться примета плохая. В народе говорят — к неприятностям. Народ мудрые вещи всегда говорит, на ерунду всякую слов не тратит. Предлагаю, поэтому, просто махнуть рукой на всех этих королев, принцесс и княжён разом. Вернёмся в Псков, будем сидеть там, да не тужить. Ты князем станешь. Я твоим воеводой. Распивать медовуху будем. В шёлк кутаться, да жемчугом кидаться. Или чем вы там, князья, занимаетесь обычно.

Алексей засмеялся.

— Княжье дело — труд тяжкий.

Баламут махнул рукой, не дав ему договорить.

— Зная я эти ваши труды, да проблемы. Всех бед и забот только что и выбирать, чего вечером трапезничать станете — кабанятинку или оленину? Чем запивать? Вино ромейское? Пиво хазарское? Может, водой родниковой? Выбор сложный, лоб покрывается испариной, мышцы сводит от натуги. Да-да, с таким не каждый справится, понимаю.

— Не так всё! На князе лежит труд следить за своим народом, оберегать его от бед и забот! Чтобы лиходеи на дорогах не водились. Чтобы степняки с востока не набегали, да людей в полон не уводили. Мы воины, и жизнь свою кладём, чтобы защищать простой народ! Не каждому это по плечу.

— Не каждый справится с тем, чтобы в шахте серебро добывать