— Алёша Попович бы не отступился.

— Ха! Вот когда он придёт тебе на помощь, вот тогда и побеседуем. Пока ты просто Алёша Псковский, рекомендую не выступать раз на раз против орды несметной. Иногда надо осмотрительно сбежать в кусты, мой тебе совет, как от взрослого, умного и, что самое главное, всё ещё живого мужчины.

Княжич фыркнул и отвернулся.

— Хватит, Алексей, хватит, — Баламут положил ему руку на плечо. — Поехали обратно.

— Не поеду я домой, — ответил княжич.

— Хорошо, — Баламут поднял руки. — Хорошо. Я сделал всё, что мог. Не переубедить тебя, да? Пожалуйста, на здоровье. Оставайся. Делай, что хочешь. Только не говори потом, когда тебя какая-нибудь тварь пережёвывать будет, что старина Баламут не пытался тебя предупредить о такой участи.

— Мы справимся, — княжич снова набычился.

— Не понял, кто это — мы? — Баламут приложил руку к уху. — Мы — это кто, позвольте узнать? Ты и твой конь?

— Нет, ты и я, — ответил Алексей.

— О-о-о, ты никак решил, что я с тобой дальше поеду? Других монстров из тёмных сказок искать? Ты чего это, княжич, головой ударился? Нет уж, дудки, без меня обойдутся такие приключения. Хочешь помирать — один помирай.

— В каком это смысле?

— В прямом, в каком же ещё. Не поеду я с тобой больше никуда. Совсем. Вообще. Я в город возвращаюсь. Мне в горячей баньке надо попариться, поесть нормально, брагой бы упиться до смерти, желательно. Вот такая смерть мне нравится. Быть съеденным очередным змеем — отнюдь. Всё, уезжаю я. А ты человек вольный — хочешь, станешь закуской для волков, не хочешь — для другого Горыныча, выбирай, не стесняйся, раз мозгов нету.

— Ты со мной не поедешь?

— ДА! — выкрикнул Баламут. — Именно это я тебе и пытаюсь донести. Не поеду. Наконец понял, не пришлось картинки на бересте рисовать.

— Ты трус и предатель! — крикнул княжич.

— Не путай трусость с благоразумием, мой тебе совет. Если ты сидишь в горящем доме, то считать, будто продолжать упорствовать, пока твои волосы плавятся — это удел сопливых мальчишек. Оценить обстановку и вовремя уйти, вот путь мужчины. А что насчёт предательства…

Баламут пожал плечами.

— Ты меня нанял, я свою задачу выполнил. Всё честно, не находишь? Прибереги громкие слова, нечем тебе меня стыдить.

— Я же тебе жизнь спас, ты мне должен помочь теперь! — крикнул княжич.

— Спас разок, подумаешь, велика заслуга. Моя жизнь гроша ломаного не стоит. Так что и её спасению, стало быть, невелика цена. А я своё дело сделал. Горыныч мёртв? Мёртв. Медальон теперь мой. Да не забудь про знак этот твой тайный. Нацарапай, не стесняйся.

Баламут требовательно протянул ладонь. Княжич прожигал его взглядом и не шевелился.

— Если ты сейчас скажешь, что уговор был не Горыныча убивать, а спасти княжну, а раз княжны, дескать нет, то и награды нет… Не советую. Не доводи до греха того, кому терять уже нечего.

Наёмник пробежался пальцами по рукояти меча. Алексей покраснел, как раскалённое железо в кузнечном горниле. Достал из-за пазухи медальон и кинул его в руку наёмника.

— Знак-то, знак не забыл нацарапать? Чтобы меня на заставах не вздёрнули, будто вора? — спросил Баламут

— Нет никакого знака, — ответил Алексей. — Выдумал я всё, чтобы ты мне ночью камнем голову не размозжил, ради побрякушки этой.

Баламут сплюнул.

— И этот человек меня обманом попрекал, посмотрите на него, люди добрые. Следовало бы догадаться, конечно. От вас, князей, чего угодно ожидать можно. Тут ты меня переиграл, признаю. Что же, ваша княжеская милость, за сим спешу откланяться. Передавайте привет костям княжны, когда найдёте их среди этих скал. Берегите себя. Счастливо оставаться, расходятся на этом наши дороги. Я уезжаю один.

Глава 9 Голос совести

Баламут, сердито фыркая, то и дело понукал коня ехать быстрее. Жеребец только прял ушами, но пошевеливаться и не думал.

— Вот же сопляк, — не переставая бухтел Баламут. — Поучать меня ещё вздумал. Стыдить. Я ради него и виверну убил и стрыгу убил, и Горыныча уже завалил, а он всё недоволен. Никак их светлости не угодить. Нытик, тьфу.

Жеребец, будто соглашаясь с ездоком, фыркнул.

— Вот и я так говорю, — поддакнул ему Баламут. — Он-то сразу родился с серебряной ложкой во рту и павлиньим пером в известном месте, а поди ты, ещё рассказывать мне будет, как жизнь эту жить.

Наёмник запахнул плащ посильнее, прячась от налетевшего порыва северного ветра.

— Сидел себе в княжьем тереме. Жрал только икру баклажанную и прочие деликатесы, какие они там едят. Бегал у мамки под юбкой и вдруг, поди ты, возомнил себя великим витязем. Поедем, говорит, друг Баламут, ужика одного прищучим. Приключение на двадцать минут, одной ногой туда, другой сюда. И всего делов. А я бегаю за ним, как нянька, только сопли ему подтираю. А он без меня куда? Да никуда! Через пять минут оступится, упадёт, и башку о камень пробьёт, дурачок.

Золотой амулет за пазухой внезапно перестал приятно согревать, и словно начал холодить ему грудь.

— Вот холера. Ходит вечно за мной, как котёнок за мамкой, да глазёнками только луп-луп, пока я ему жемчуг из огня голыми руками таскаю.

Жеребец снова согласно фыркнул.

— Нет, ты мне скажи, друг мой Цезарь. Вот кому лучше будет, если не один он сгинет, ни за что ни про что, дурачок пухлощёкий, а нас двоих на дно утянет? Никому лучше не будет, точно тебе говорю. Ладно сам. Выбрал свой путь и топает по нему уверенно, ни страха, ни упрёка, ни капли мозгов. Виверна? Давай биться. Стрыга на пути встала? Иди сюда стрыга, сразимся. Горыныч? Плевать, побьём и Горыныча? А я-то что? За что мне-то вот это вот все? Кто я ему? Нянька? Папка? Брат родной?

Цезарь мотнул гривастой головой.

— Вот и я говорю, — обрадовался Баламут. — Княжич —то, что со мной сгинет, что без меня. Заблудится, упадёт в пропасть и всё, поминай, как звали. Туда ему и дорога, раз жизнь не мила, одни подвиги, да спасения на уме.

Жеребец печально фыркнул. Баламуту сделалось грустно.

— Да, спас он меня, — признался самому себе