никогда сближение не перерастало в слияние в собственном смысле этого слова. Городской патрициат находился вне системы вассально-сеньориальных отношений. Клиентелы, создававшиеся патрицианскими родами, никогда не структурировались на основе феодальных принципов. Но, самое главное, городская верхушка никогда не несла военной службы в коннице. Специфика этой службы во второй половине X — первой половине XI в. выдвинула тип профессионального воина-конника — рыцаря. Подчеркну: именно профессионального, поскольку военная служба подобного рода требовала особого воспитания (оно начиналось с детства), не оставляла времени для столь трудоемких занятий, как ремесло и торговля, и наконец, востребовала человеческий тип, наделенный неповторимо рыцарскими представлениями и ценностной ориентацией, максимально полно отраженными феодальной культурой.

Феодальные элементы всегда, хотя и в разной степени, были представлены в средневековом городе. Но они никогда не смешивались с городским патрициатом, сохраняя значительную степень обособленности. Все это ставит под сомнение историографический образ кастильского конника-виллана.

Заключая общий обзор выводов отечественных историков, укажу на сложившиеся представления об общих принципах организации власти в средневековом западноевропейском городе. Насколько мне известно, никто из русских и советских ученых не определял их как «демократические». Наоборот, общим местом стала констатация «олигархического» характера городских учреждений, вся власть в которых была сосредоточена в руках патрициата. В связи с этим советские историки традиционно уделяли значительное внимание исследованию социальных городских движений Средневековья, имевших четко выраженную антипатрицианскую направленность. Степень обоснованности подобной позиции должна проверяться отдельно для каждого конкретного случая. Однако общее направление отечественной исторической мысли в этом вопросе следует признать имеющим серьезные основания. Во всяком случае, как будет показано ниже, оно соответствует общим представлениям, сложившимся в западной исторической литературе.

Глава 3.

К вопросу о понятии «муниципий»: взгляд из-за Пиренеев

Переходя от разговора о состоянии изучения истории средневекового городского устройства к проблеме обоснования методологии настоящего исследования, начну с замечания о том, что характеристика консехо как «муниципия», на уровне терминологии утвердившаяся в испанской правовой литературе Века Эрудитов, некритически заимствованная Ф. Мартинесом-Мариной и впервые всесторонне обоснованная А. Эркулану, с этого времени не подвергалась сомнению. Как было показано выше, испанская историография в этом вопросе оказалась весьма консервативной. Многочисленные новации не затронули основного — самой модели свободного института местного самоуправления. В итоге, чисто техническому понятию придавалось, а в силу инерции и придается почти сакральное значение.

Складывается впечатление, что подобная «сакрализация» имела следствием подсознательное игнорирование достижений запиренейской историографии в области изучения системы организации власти, свойственной античному и средневековому свободному городу. В этом смысле, прежде чем обратиться к характеристике самого консехо, зададимся вопросом о том, какая форма организации местной власти может быть признана собственно муниципальной.

Как всякое техническое понятие, модель муниципального учреждения имеет свои четкие критерии, состав и содержание которых к настоящему времени претерпели существенные изменения по сравнению с периодом, когда формировалась концепция А. Эркулану. Ниже я специально остановлюсь на уяснении этих критериев.

1. Муниципий и муниципальные учреждения: общие положения

Прежде всего замечу, что было бы неверно полностью игнорировать некоторое сходство консехо с муниципальными учреждениями эпохи античности. Подобно последним, оно представляло собой территориальную организацию с четко выраженным административным центром. Такое сходство не могло быть случайным и определялось стойкими нормами социального поведения, теми ключевыми чертами образа жизни, которые позволяют и в настоящее время констатировать факт существования особой средиземноморской субкультуры[259]. В этом смысле отмеченные черты сходства консехо с римским муниципием представляются одним из элементов средиземноморского единства.

Однако сторонники определения консехо как муниципального учреждения имели и имеют в виду отнюдь не отмеченную выше глубинную преемственность. Они обращают внимание на конкретные компоненты, составляющие суть понятия «муниципий» в рамках общей истории городского самоуправления эпохи Средневековья. Соответственно, я также сосредоточусь главным образом на этих, чисто технических, аспектах истории городских учреждений.

Прежде всего необходимо выяснить, насколько правомерным применительно к характеристике средневекового города является употребление самого понятия «муниципий». На этот вопрос в современной историографии дается однозначно отрицательный ответ. Отмечается, что даже значение слова «municipium» в средневековой латыни не имело ничего общего с обозначением города, наделенного правом самоуправления. Оно подразумевало лишь небольшое укрепленное поселение. Начиная с XIII в. сначала в Италии, а затем и за ее пределами применительно к учреждениям свободных самоуправляющихся городов стало употребляться определение «municipalis»[260], а несколько позднее, главным образом в аллегорической форме, должностных лиц таких городов иногда начинают именовать «magistrati», а полноправных горожан — «cives»[261]. Очевидно, что именно эти формы и контексты дали начало современной традиции использования римской терминологии для обозначения автономных городских учреждений, до настоящего времени именуемых муниципальными. Однако (в отличие от прилагательного «municipal») существительное «муниципий» ассоциируется лишь с античным институтом.

Применение римских понятий к средневековым городским учреждениям имеет определенные основания. Именно в системе римской государственности впервые в западноевропейской традиции возник тип свободного самоуправляющегося города, а потому естественным образом в Средние века, особенно в эпоху рецепции^ commune, он воспринимался как эталонный[262]. В современном антиковедении не существует единого мнения относительно отличительных признаков муниципальной автономии[263]. Однако, как представляется, наблюдения, выполненные исследователями за длительный период изучения феномена муниципального устройства, могут быть сведены к трем ключевым техническим критериям, т. e.: (1) административной автономии, основой которой являлось наличие коллегиального органа местной власти (курии), состав и функции которой четко определялись законодательно; (2) автономии в фискальной сфере — основополагающему аспекту античной муниципальной автономии в целом; (3) судебной автономии, впрочем, выраженной в античности (в отличие от Средневековья) крайне слабо, причем скорее в поздний, чем в ранний период истории муниципальных учреждений. Эти параметры римского муниципия задали систему координат в истории местного самоуправления в Западной Европе, прежде всего в рамках процесса рецепции римского (Юстинианова) права, ставшей неотъемлемым элементом распространения jus commune. В силу этого, хотя и не только, подобные характеристики могут быть применены и к свободному средневековому городу.

Однако, прежде чем раскрыть содержание указанных критериев, необходимо сделать три принципиальных замечания.

1. Распространение названных выше критериев римской муниципальной автономии на характеристику городов Средневековья ни в коей мере не означает смешения природы античных и средневековых городских учреждений. Известно, что автономную городскую общину римской эпохи составляли землевладельцы, для которых владение землей на ее территории было главным основанием для обретения права полноценного участия в муниципальной жизни. Вне этого фактора было невозможно обрести статус местного гражданина или «incola», лица, не обладавшего всей полнотой гражданских прав, но активно участвовавшего в жизни муниципия[264]. Соответственно, муниципальная юрисдикция римской эпохи естественным образом распространялась не только на территорию города, но и на