Шрифт:
Закладка:
Петр долго корил себя за трусость, но воспоминания о некогда сломанной такими же хулиганами руке не давали ему пересилить себя и вступить в схватку с обидчиками. Стыд сжигал его долгие годы, пока вся история не забылась. По истечению времени он случайно встретил этого парня на улице, тот поздоровался с ним. Они перекинулись парой фраз, не желая касаться больной темы и разошлись, чтобы больше никогда не встретиться. Он хотел попросить у него прощения, но не сумел набраться смелости. Впрочем, бывший друг не относился к нему с презрением, он отлично понимал, почему Петр так поступил, и не мог быть на сто процентов уверен, как бы он сам поступил в подобной ситуации.
Детские обиды… Сколько же травм таится за ними и сколькие из них заставили его идти совсем по другому пути, нежели он хотел!
Двери школы оказались заперты. Он подергал ручку, в душе радуясь, что не сможет туда попасть. Со школой было связано много неприятных воспоминаний, и прожить их вновь было бы делом непростым.
Прямо напротив здания располагалась заросшая спортивная площадка, на которой уже едва угадывалась дорожка для бега. Унылые железные конструкции для гимнастики проржавели насквозь и готовы были завалиться на бок. Футбольные ворота, опутанные ветхой сеткой, давно позабыли, как выглядит вратарь.
Почему брат не заступался за него в школе? Брат был другим, и его судьба сложилась не самым простым образом, но Петру хватало даже того, что тот вступался за него перед пьяным отцом, за что часто получал оплеухи, смотря волком на своего родителя.
Отсюда до дома было рукой подать. Тропинка бежала меж старых домов с яблоневыми садами, огибала рощицу, излюбленное место игры ребятни в казаков-разбойников, мимо старой пекарни, откуда ежедневно по району распространялся запах свежей выпечки, и вела прямо к дому.
Чем ближе он подходил, тем больше замедлял шаг, а вскоре и вовсе остановился, заметив шиферную крышу издалека. В двухэтажном кирпичном доме жило несколько семей. Отданные для заселения сотрудникам предприятия двухкомнатные квартиры не отличались особым удобством, но ютиться в крохотной собственной квартирке всегда лучше, чем прозябать в многолюдном общежитии. Петька родился уже здесь и не помнил общагу, которую недобрым словом вспоминал брат. Он не видел соседей, крадущих еду, не заставал незнакомцев, прильнувших ухом к двери его комнаты, и не боялся произнести вслух нечто, что могло привести его в итоге на скамью подсудимых.
В юности дом представлялся настоящим каменным замком, детвора всех возрастов бегала во дворе и играла в самые разнообразные подвижные игры. Двор пустел только в одном случае – когда по телевизору вечером показывали интересный фильм.
Вот уже показался знакомый подъезд, но то, что происходило рядом с домом, заставило Петра остановиться и продолжить наблюдение со стороны, притаившись за старой березой, склонившей свои ветви до самой земли. Рядом с домом тарахтел старый бежевый ПАЗик с раскрытой задней дверью. Такой никогда не перепутаешь с пассажирскими автобусами, которыми раньше были забиты все автопарки, – все городские рейсы состояли только из них. Но на подобных стоящему у подъезда люди провожали покойников в последний путь. Автобус-катафалк запомнился Петру на всю жизнь: проржавевшее переднее крыло с левой стороны, разбитая задняя фара – все было абсолютно таким же, как в день похорон его отца.
Наблюдая из-за дерева, он увидел соседей, которые вытаскивали открытый гроб на улицу через дверь подъезда. Внутри у Петра что-то дрогнуло. Он помнил этот день до минуты, помнил все свои противоречивые чувства. Мать вышла следом, ее поддерживал старший брат. Петр знал, что сейчас из дверей покажется он сам, и поспешил надвинуть на голову капюшон, чтобы не быть узнанным, хотя отлично понимал, что это все не взаправду и никто его здесь не узнает, если вообще сможет увидеть.
Брат помог матери забраться внутрь. Петя-из-прошлого застыл на месте, не решаясь забраться в катафалк, будто размышлял, стоит ли вообще ехать на кладбище, затем быстро вошел внутрь и уселся на сиденье сразу за водителем.
Петр продолжал наблюдать всю эту картину со стороны. Странно было видеть самого себя. Ему хотелось запрыгнуть в катафалк и усесться рядом, чтобы утешить себя и сказать, что все будет хорошо. В конце концов – в своей предыдущей ходке «турист» по кличке Птенец уже столкнулся с призраком своего прошлого, сумел и высказать отцу наболевшее, и простить, и отпустить с миром… Но он прекрасно знал, о чем думал в день похорон, будучи подростком. Тогда он всей душой ненавидел покойного отца за несчастливое детство.
Автобус впустил в себя всех людей, которые собирались поехать на кладбище, и закрыл дверь. Водитель медленно вырулил с улицы и поехал на окраину города. Петр проводил взглядом старый ПАЗик.
Хотелось зайти домой, насладиться той тишиной, которая окружает человека всякий раз, когда он остается наедине с собой в окружении родных стен, где его собеседниками становятся старые книги, пыльные вазы на полках и видавший виды стол, за которым Петр ежедневно делал уроки.
Он сделал всего несколько шагов, когда дом растаял: его место заняло пространство, усеянное множеством крестов и памятников. Перед вырытой свежей могилой толпились люди; работники кладбища уже опускали закрытый гроб с телом отца в яму, и каждому родственнику предстояло бросить горсть земли. Первой над могилой встала мать, она схватила рукой грязные комья и бросила на крышку гроба. Земля рассыпалась с гулким звуком. Брат небрежно высыпал из ладони землю и поспешил отойти от края могилы. Теперь настал черед младшего.
Петр отлично помнил, что он сказал над могилой отца, и ждал, что история вновь повторится, но молодой Петя медлил. Он сжимал в кулаке сырую землю, которая сыпалась через пальцы.
– Собаке – собачья смерть.
Комья земли с грохотом упали на крышку гроба, и мать ахнула, услышав его слова, произнесенные через сжатые зубы.
Петр смотрел на всю эту картину, находясь на расстоянии нескольких могил, но слышал каждое слово, произнесенное людьми, пришедшими почтить память отца. Он знал, что и
