Они пересекли черту города и вскоре подлетели к особнячку Флюгенов. Ни один другой работник лаборатории не мог позволить себе загородный дом. Иви не торопилась парковаться, зависнув метрах в десяти над оградой. Участок, как и положено, был украшен красивым зеленым газоном. Как раз в этот момент его подстригал «ртутный» робот, выглядевший как стриптизер.

— Его зовут Августо, — у Деррика задергалась щека, и он дотронулся до нее кончиками пальцев, будто надеясь прижать расшалившуюся мышцу, — и если ты подумала, что мы с женой пошутили над всесильным Райтом, ты права.

— Вряд ли в доме сейчас убирается сексапильная горничная, сестричка этого детины? — спросила Иви.

— Ну что ты, там ерзают красавицы в стиле «банка консервная вульгарис». Зато этот парень нравится жене.

Иви отметила про себя, что Деррик не назвал благоверную по имени.

— Шутишь, — произнесла она вслух, — он даже меня возбуждает.

— Я понимаю.

— Ничего ты не понимаешь, — Иви накрыла ладонью пальцы Деррика. — Ты видел, с кем я общаюсь? Я привыкла к мачо, они мне надоели. Может быть, мне нравятся парни поумнее?

— В самом деле?

— Ты очень торопишься домой?

Иви проявила милосердие по отношению к Умнику. Она не стала «ублажать его в тачке». Даже не поцеловала. Она привезла Деррика Флюгена в небольшую квартирку в не слишком дорогом районе. Там их, к вящему огорчению Деррика, встретил Генерал Лудд, что было неудивительно, поскольку он там жил.

Марк встретил гостя приветливо, усадил в кресло, угостил виски. Деррик уселся, Иви примостилась на подлокотнике, положив руку Умнику на плечо.

— Деррик, — спросил Лудд, — вы с нами только из-за денег?

Интерлюдия. 2065.05.19. 14:30

Синтаксиса недостаточно для существования семантики.

Вторая предпосылка Джона Сёрля

Протезист впервые посетил психоаналитика в сорок восемь лет. Прозвище придумал Алекс Каро, умудрившись придать слову оттенок презрения. За пять лет до того борзописец проявил интерес за гранью приличия к разводу Стайла и с тех пор не желал оставить его в покое.

Развод и послужил частичным поводом для визита. Анна, бывшая жена Стайла, ходила на прием к Эрику Фромму раз в неделю в течение последних десяти лет. Помощь специалиста не спасла их брак, да и саму Анну не уберегла от множества бед, не самой страшной из которых оказался хронический алкоголизм.

Кабинет психоаналитика удивил Стайла лаконичностью обстановки. Качалка, в которой расселся сам Фромм, под рукой планшет на журнальном столике, напичканное электроникой кресло-трансформер для клиентов. На стене висел диплом, напротив — картина «Энди Уорхола двадцать первого века» Кристи Свенсона. Анна в свое время купила парочку его работ, одну для спальни, другую в гостиную. В углу стоял шкафчик, Стайлу подумалось, что там аналитик хранит бренди. Больше в кабинете не было ничего.

Стайл представлял аналитика надменным толстым стариком, напоминающим Черчилля, на деле же Фромм оказался ровесником Протезиста, худощавым, с белесыми кудряшками на голове и насмешливыми глазами. Против воли Стайл почувствовал, что Эрик ему симпатичен.

«Умное кресло» казалось неудобным до тех пор, пока Стайл не расслабился, позволив устройству делать свою работу.

— Чувствую себя пациентом, — пожаловался он Фромму. — Я ведь только хотел поговорить об Анне.

— Стайл, за десять лет вашего брака и три года после развода вы не пришли ко мне ни разу, ни с женой, ни один, хотя я приглашал вас на семейную терапию, скажем мягко, неоднократно. Признавайтесь, какой вопрос вы собирались мне задать «к слову» и «между делом»?

— Эрик, я могу вас так называть?

— Попробуйте «доктор Фромм». Вам понравится.

— Не жмет имечко? — съехидничал Стайл, тут же пожалев об этом.

К счастью доктор Фромм не обиделся. Привык, наверное.

— В самый раз. Давайте договоримся, я не буду обсуждать свою пациентку даже с ее мужем. Особенно с бывшим мужем. Но вы оплатили час моего времени, так что пользуйтесь, рассказывайте свою историю.

Протезист не заставил себя долго упрашивать.

— Мне приснился сон. Все пациенты вам говорят такое, доктор Фромм?

— Случается, — улыбнулся доктор. — Приснился один раз, или вы видите его постоянно?

— Только раз.

— И почему вы решили им поделиться? Сон взволновал вас, напугал?

— Ни то, ни другое.

— Тогда что?

— Меня не покидает ощущение, что сон очень важен, — признался Стайл, начинающий жалеть об этом визите. — Но я не могу понять, почему именно.

— Вы всегда запоминаете свои сны?

— Почти никогда. Не уверен, что и сейчас запомнил все, как следует. Я как раз и хочу, чтобы вы помогли мне все вспомнить и проанализировать. Это возможно? Например, под гипнозом? Или с помощью современной техники?

— Гипноз не понадобится. Просто рассказывайте по порядку, что запомнили, а я буду уточнять детали. Приступайте. Можете закрыть глаза, если хотите, главное, не засыпайте. Итак…

Стайл послушно зажмурился.

— Я сижу в темноте.

— Вы хоть что-то видите?

— Не дальше собственных колен.

— Вас это пугает?

— Вовсе нет. Наоборот, темнота мне нравится. Темнота — это неизвестность, а у меня странное ощущение, что любое знание обернется работой. Я наслаждаюсь возможностью отдыха.

— На чем вы сидите?

— Старомодный деревянный стул без спинки. Я видел такой в музее. Мы ходили с Анной на выставку.

— Вы сидите в помещении?

— Да, безусловно.

— Как вы это поняли?

— Не знаю. Это проявилось после. А в тот момент мне было все равно.

— Продолжайте.

— Звенит колокольчик. Тоненько так, «динь-динь». Напротив меня включается телестена.

— Далеко от вас?

— Не могу сказать.

— Но вы видите экран полностью? Вам удобно смотреть на него?

— Да, очень комфортно. Теперь, когда вы об этом спросили, я думаю, что до стены метров пять.

— Что показывают?

— Документальный фильм об исследовании Марса. Фильм настоящий, кажется, я видел такой наяву. Его еще вела журналистка с Третьего канала, блондинка, как же ее зовут?

— Сара Аксель? Я смотрел этот фильм. Вам нравится Аксель как женщина?

— Я не могу воспринимать ее как женщину, как ни странно. Она какая-то, как бы это выразить, стерильная. Будто картинка в календаре.

— Я вас понимаю. Какой же фрагмент вам показали?

— Его не было в фильме, или я его не запомнил. Аксель рассказывает, что в каналах Маринер нашли образцы письменности. На экране появляются каменные таблички, на которых выбиты то ли иероглифы, то ли пиктограммы. Я не слишком разбираюсь в этом.

— Неважно, продолжайте.

— Я рассматриваю значки, а Сара тем временем перечисляет ученых, которые пытались эти записи расшифровать. Список внушительный, многие имена даже мне знакомы, хотя я профан, ну и регалии у всех, вы понимаете. И никто не справляется, вот досада. Потерпев неудачу, наука для собственного успокоения