— Я не прячусь… С чего Вы взяли? Ладно, пойду вещички соберу…

Заплаканная Вера Иосифовна наблюдала через распахнутое окно, как ее великовозрастную кровиночку в наручниках опять, как и много лет назад, провожали до милицейского УАЗика и увозили в сторону ИВС.

— Мать, дай пива! — потребовал вышедший из своей изолированной конуры временно протрезвевший Федор Васильевич. И Вера Иосифовна зарыдала пуще прежнего, понимая, что отныне она обречена на несчастную одинокую жизнь с деградирующим алкоголиком, жизнь, в которой больше не будет слышен детский смех кудрявой Оксанки.

29

Горячая кружка с крепким чаем остывала на казенном столе. Марина сидела неподвижно, уставившись на неизвестно каким образом оказавшуюся вмятину на алюминиевой посудине. Ей, безусловно, было жаль свою малолетнюю дочь, которую отныне будут воспитывать бабушка с дедушкой, но еще больше ей было жаль Данилу… Сердце разрывалось от одной мысли, что теперь ее любимого, ранее судимого, после гибели почтальонши ждет смертная казнь… Разве она может допустить это? Как же ей жить после этого? И Марине тогда жить незачем… А Оксанку воспитают родители, они еще не старые… Как-нибудь справятся…

— Петрикова, на выход! — скомандовал чей-то голос за массивной железной дверью с глазком.

— Руки за спину! Вперед! — обладатель все того же голоса подталкивал Марину в спину, ведя на допрос к следователю через длинные коридоры и множество металлических мрачных решетчатых дверей.

— Садись, Петрикова, — указал на прибитый к полу деревянный табурет в центре кабинета руководитель оперативно-следственной группы Морозов. — Курить будешь?

— Не откажусь…

— Графологическая экспертиза установила, что все надписи на посылке сделаны твоей рукой. В квартире Федорова найдены белая ткань и нитки. И свидетели на почтамте тебя опознали. Скажи, зачем тебе понадобилось убивать Мазовецкого?

— Я же говорила, Данила проиграл в карты Мазовецкому большую сумму, деньги не отдал, их у него не было. Последовали угрозы убийства, даже не то, что он убьет меня или Данилу. Он угрожал всей семье. По телефону пьяным голосом кричал, что голову отрежет. День ото дня Данила становился мрачнее тучи. Потом Мазовецкий его избил до полусмерти, выкрал мою дочь из детского садика. В конце концов, я придумала план мести. Конечно, мне было страшно за себя, за дочь, за Данилу. Но выбора не оставалось: либо я что-то придумаю, либо смерть. И чем дальше, тем все больше охватывала паника. Можно водички?

— Пей, конечно… Продолжай!

— Обладая некоторыми навыками, я смастерила нехитрое взрывное устройство, обшила посылку белой тканью и отвезла в Минск. Я понимала, чем это может закончиться, но страх победил. Когда услышала, что на почте погибла девушка, у меня жизнь кончилась. С этим страшно жить… Я была уверена, что нас найдут и наказание последует.

— Смотри, Петрикова, это снаряд длиной 40 см, а в диаметре 8 см. Эта бомба самодельного изготовления была в посылке?

— Да…

— Ты говорила, что это твоих рук дело, читала соответствующую литературу. Предположим, ты имеешь навыки пиротехника и смогла смастерить это взрывное устройство. Для этого ты должна была проникнуть на спичечную фабрику и похитить оттуда что?

— Не знаю…

— Как ты можешь не знать, если ты это изготовила? Тебе нужно было на спичечной фабрике достать… бертолетову соль. Хорошо, покажи мне, как должны прикрепляться провода, чтобы при открытии устройство сработало?

Петрикова недоуменно смотрела то на следователя, то на самодельный снаряд.

— Вот что я тебе скажу, Петрикова! Перестань строить из себя героиню и выгораживать Федорова! Это очень глупо! Я понял, тобой руководила мысль его спасти, но кто тебе поверит? Ведь это он работал на спичечной фабрике, а не ты! И это он вынес бертолетову соль и смастерил взрывное устройство! Из-за любви к мужчине и страха потерять его придумала план мести, но ты и понятия не имеешь, чем заканчиваются судимости! Ты не можешь даже представить, как в одночасье можешь сломать не только свою судьбу! Так что выкладывай всю правду!

— Скажу правду только в том случае, если он захочет. Если не разрешит, я не откажусь от своих показаний…

— Дуреха, все равно скажешь правду. У тебя выхода другого не будет…

Глубокой ночью Морозов отправил Петрикову в камеру, а сам добрался до следственного изолятора, где содержался Федоров, и взял у него записку, в которой оказалось всего два слова: «Говори правду».

На следующее утро, получив от следователя это послание, Петрикова поначалу подумала, что почерк подделали, но, прочитав записку, поняла, что это написал действительно Данила, и во всем призналась.

Марина хорошо помнила, как отговаривала его. Она не знала, были ли у любимого пиротехнические навыки, может, в детстве с мальчишками во дворе что-то придумывали, он не рассказывал. Она и не предполагала, что у него может возникнуть именно такой план… Но когда поделился с ней соображениями, стало страшно. И когда делал ЭТО, с кем-то консультировался, а затем просто поставил перед фактом… И попросил ее отвезти ЭТО в Минск…

— Даня, не надо этого делать! Разве не понимаешь, чем это все может закончиться?!

— Ты можешь предложить что-то другое? Он же не отстанет от нас! — настаивал Федоров.

Марина боялась, но еще хуже становилось от осознания, что Мазовецкий не отступит от намеченной цели, и трагедии в семье не избежать…

Когда погибла девушка, была уверена, что их найдут. Ей казалось, что Данилу ждет смертная казнь за преднамеренное убийство. А разве может быть иначе, если за спиной у него уже две судимости? И ничего, кроме высшей меры наказания, ему не светит. Ей-то ничего не будет, в крайнем случае, дадут минимальный условный срок, а Даниле непременно придется расплатиться жизнью.

— Предлагала ему взять вину на себя, я не судимая, не привлекали, дадут какой-то срок, а его убьют, но Даниле такой вариант пришелся не по душе.

— Что он тебе ответил?

— Сказал, что если его возьмут, все расскажет… Так что мы и не договорились толком, каждый думал о своем. Он себе молчит, я себе, было тяжело об этом разговаривать. Он, наверное, правильно действовал…

— Федоров оказался более прозорливым…

— Мне было страшно за него, казалось, что он обязательно должен умереть, потому что его могут приговорить к высшей мере… И это меня убивает…

— О себе больше думай, дочка… Тебе ребенка растить…

30

В пугающей ночной тишине слышно было, как медленно, монотонно капает вода из крана, чуть освещенного неяркой луной. В камере следственного изолятора Данила ворочался на тонком грязном матрасе, то и дело обнажая металлический панцирь кровати. Он чувствовал себя отверженным. С каждой