заболеет, как ты могла такое допустить?

Она занесла сына в дом, на ходу срывая с него мокрую одежду. У Куфе стучали зубы от холода, но его это только смешило. Мама растёрла его полотенцем, а он продолжал лопотать: Венфула иса-иса, твангале на маинса. Дождь сильнее загрохотал по крыше, заглушая его детский голосок. Куфе указал пальчиком на таз, подставленный под дырку в крыше, и радостно заявил:

– Чичи, она![69] Дождь.

– Мам, – попыталась оправдаться я. – Ты же сама говорила, что нам нужен уголь.

– Чимука, беги скорей в спальню и принеси сухие носки! – крикнула мама.

Из спальни вышел сонный Али. Он весь провонял табаком. Я молча подняла на него заплаканные глаза. Кинув взгляд на затухающую жаровню, брат лениво зевнул.

– Чимука, поспеши! – повторила мама.

Порывшись в вещах, я нашла только дырявые носки большого размера, но мама схватила их и натянула на ножки Куфе – они уже заледенели, а кожа сморщилась от воды. Через час у Куфе потекли сопли, начался лающий кашель и поднялась температура. Куфе задыхался, судорожно хватал ртом воздух и плакал. Так он промаялся всю ночь, заснув лишь под утро.

Когда мама вскинулась, чтобы проверить сына, то подумала, что он умер, и закричала:

– Куфе! Куфекиса!

Куфе открыл глаза, увидел, как танцуют под солнцем пылинки в воздухе, и улыбнулся.

– Акака мванангу[70], – дрогнувшим голосом сказала мама. Она всегда так нас называла в дни болезни. Я уже была на грани отчаянья, смотрела на братика, не в силах ему помочь, и грызла ногти. Пока бессовестный Али дрых без задних ног, мама посадила Куфе в слинг из синего читенге с логотипом ДМД, и мы отправились в больницу.

Куфе уже прилично подрос, и его ноги долговязо свисали из читенге, мешая маме идти.

Мне показалось, что на улице как-то мало народу, и я спросила маму:

– А куда все подевались?

– В каком смысле?

– Ну, почти никого нет… – Я кивнула перед собой.

– Чимука, я не знаю. Поспешим, нам нужно успеть на автобус.

Странно, но ведь и машин почти не было, улицы как будто вымерли. Нам встретился лишь одинокий велосипедист, который притормозил и поинтересовался, куда это мы собрались.

– Нам надо в больницу. А что, автобусы не ходят? – спросила мама.

– Мадам, вам бы лучше вернуться домой. В стране военные пытаются захватить власть. – Мы подождали хоть каких-то ещё подробностей, но дяденька просто повторил: – Отправляйтесь домой, так целее будете.

– Нет, я должна показать сына врачу, – упорствовала мама. – За её спиной, нарушая мертвенную тишину, сипел Куфе.

– Какая больница? Сейчас никому нет дела до этого, – сказал незнакомец.

Лицо у мамы сделалось ещё упрямей. Поправив читенге и подтянув Куфе повыше, она взяла меня за руку и потащила к остановке. Но автобусы не ходили, и пришлось идти пешком.

Первый человек, которого мы увидели на территории больницы, был сумасшедший. Он махал руками и кричал: «Они захватили власть, они захватили власть!»

Остановив какую-то женщину, мама спросила:

– Что случилось?

– Они захватили власть, – встрянул сумасшедший.

Женщина нервно рассмеялась и повторила за сумасшедшим:

– Они захватили власть.

В приёмном покое больницы все столпились у телевизора и слушали прямое включение президента. Всё же военный переворот не удался, всё обошлось. Президент выступал на фоне какого-то унылого здания: за спиной его серой массой выстроились чиновники, среди которых ярким пятном выделялась женщина с короткой стильной причёской, в ярком читенге цвета авокадо и с губами, накрашенными пунцовой помадой. Как всегда, президент выглядел безукоризненно: идеальный чёрный костюм, белая рубашка и синий клетчатый галстук. «Нельзя решать проблемы кровопролитием, – немного гнусавя, говорил президент. – Ведь у нас демократия, надо уметь договариваться. Да, конечно, мы готовы идти на уступки, но не до такой же степени…»

Пока мама носилась по кабинетам в поисках врача, остальные мамочки успели провести с ней политинформацию.

Утром двадцать восьмого октября 1997 года бывший капитан замбийской армии Стивен Лунгу попытался захватить власть и свергнуть правительство ДМД.

Все мамочки сошлись во мнении, что нехорошо совершать военные перевороты и что ни один порядочный замбиец не станет поддерживать такие действия. Ведь президент Чилуба вытащил страну из нищеты, а теперь ещё спас всех нас от гражданской войны. Он построил множество больниц, и теперь не нужно ждать по многу часов, чтобы тебе оказали медицинскую помощь. Ну да, ну да: волшебник Эф Ти Джей[71] сделал так, чтобы всем хватало хлеба с маслом, и много чего ещё в придачу. Везде пустили автобусы, сделали экономику свободной, всё прекрасно – зашибись.

Одна пожилая женщина послушала такое, да как начала возмущаться:

– Да что вы такое говорите? Тут не дозовёшься ни врачей, ни медсестёр. Глядишь, какой-нибудь ребёнок умрёт, не получив помощи!

А вторая тётенька и говорит:

– Просто вы-то сами жили при Каунде, а теперь катите бочку на нынешнего президента.

Тут поднялся гвалт, все начали спорить, а дети заплакали. По телевизору шёл повтор эпизода про путчистов, пытавшихся захватить телевидение, но кто-то приглушил звук, чтобы не мешать разгоревшемуся спору. Я пошла искать маму.

Я нашла её по голосу. Она стояла возле стойки администратора и пыталась докричаться хоть до кого-то. Куфе лежал у неё на руках тряпичной куклой, не издавая ни единого звука. Мне стало страшно. Он просто спит, – подумала я. Мама опустилась на стул, а я присела на корточки, обхватив её ноги. Мы долго так сидели и ждали. Потом неведомо откуда появилось сразу несколько врачей и медсестёр, увлечённо обсуждавших политические события.

Один из врачей спросил маму:

– Ну, что у вас?

– Ати.

Медсёстры резко обернулись, регистраторша на секунду оторвалась от писанины и снова вернулась к своему занятию.

– Он умер. Вы что, оглохли? Мой сын умер! Он умер! – выкрикнула мама и снова замкнулась в себе.

– О… – неопределённо промычал кто-то.

– Мадам, что вы кричите? Не мы же его убили, – сказала врачиха. Регистраторша подошла к маме, глянула на Куфе, черкнула что-то на бланке и передала его маме.

– Вот, держите. На перекрёстке – отделение полиции. Оставьте квиток у них и возвращайтесь сюда.

Мама взяла листок, подняла глаза на регистраторшу и сказала тусклым голосом:

– Спасибо.

По дороге в полицейский участок и обратно мы не проронили ни слова.

Похороны Куфе были совсем не такие, как у Тате, и мы уложились в один день. Мы похоронили его на кладбище Нгверере на окраине Лусаки. Никто не рыдал, не убивался, не говорил прощальных речей. Никакой кавалькады машин и белого лакированного гроба, ни одного скорбящего родственника, никаких поминок под зелёным навесом. Мы просто