С Алехандро они остались друзьями. Фрида никогда не вычеркивает людей из своей жизни, она боится пустоты. После Аварии пламя их любви погасло. Алехандро уехал учиться в Европу, а она встретила Диего. То пламя подростковой любви теперь кажется ей незначительным, но Алехандро остается ее первым novio, и ее сердцу он так же мил, как милы старые размытые фотографии.

Она хочет развода; нет, она хочет, чтобы Диего страдал без нее, чтобы умолял вернуться; нет, она больше не хочет видеть морду этого сукиного сына, этого ублюдка, или хочет, хочет, чтобы он оказался на ее месте, чтобы ощутил в животе собаку, разгрызающую его внутренности всю ночь и весь день. Она не знает, что делать.

Фрида их видела. Кристину и Диего. Никогда бы не поверила, если бы не увидела собственными глазами.

Сначала она услышала стоны спаривания, хрипы Диего, до боли ей знакомые. Фрида тут же пошла к нему в мастерскую. Они не виделись несколько дней, он совсем не интересовался ее жизнью. Она хотела обсудить с ним операцию, на которую все-таки решилась. Для начала ей отрежут пальцы на ногах – может, позвоночник потом выровняется. Но для этого нужны деньги, к тому же она хотела услышать от мужа утешающие слова: «Фрида, без пальцев на ногах я буду любить тебя еще сильнее!» Она зашла с улицы, через лестницу, дверь была открыта, Фрида встала у окошка, поглядела в него на мастерскую Диего, ей открылся вид на театральную зарисовку: был конец дня, погода хмурилась, свет не горел; она услышала его хрипение, ее, возбужденной женщины, писк, нутро обдало холодом, в висках застучало, дыхание оборвалось, Фрида больше ни о чем не думала, занавеска, атака, паника, обида, она бы полетела задом наперед, как колибри, но любопытство, западня мазохиста, взяло над ней верх. Муж ей врал, и не раз, но видеть их, присутствовать при совокуплении, словно на мессе, – новый размах, да, она наклонилась и стала смотреть.

Штаны перекручены, огромный двигающийся зад, раздвинутые женские ноги, любовь, подсмотренная со стороны, снова кажется наивной. Потом ее великий pintor немного выпрямился, и этого было достаточно, чтобы Фрида увидела искаженное лицо красотки.

Она бесшумно ушла, порхая задом наперед, словно колибри.

Желтый резедовый

Едкий и остывший оттенок желтого, романтичная песня.

Фрида вернулась в Нью-Йорк. Без Диего. Она только-только прилетела, с подругами Анитой Бреннер[96] и Мэри Склар, трио со всей теплотой встретила Люсьена Блох, их появления она совсем не ожидала. Фрида рухнула в ее объятия.

В путешествие они решили отправиться с бухты-барахты. За ужином в Мехико, плавно перетекающим в ночь, Фрида сначала поговорила с одним из своих гостей – молодым пилотом «Стинсона», небольшого туристического самолета, а потом, ближе к трем часам, с радостью объявила подругам: «Завтра мы летим в Нью-Йорк, я знаю, кто нас отвезет!»

Анита и Мэри были уже навеселе и идею приняли с восторгом. Парень, очарованный тремя амазонками, покорно согласился.

Анита – давняя подруга, они познакомились с Фридой во времена грандиозных вечеринок у Тины Модотти. Возвышенная особа, увлеченная мексиканской культурой, она разрабатывала с Тиной концепцию художественного возрождения, описывая работу муралистов. С Диего, которым Анита восхищалась, они были хорошо знакомы, но свой выбор она сделала: после расставания четы Ривера подруга встала на сторону Фриды, что пустилась во все тяжкие.

Увидев в Мехико на взлетной полосе новой авиакомпании «Аэронавес» маленький летающий аппарат, Фрида чуть протрезвела. Утонченная конструкция «Стинсона», рассчитанная на четыре-пять человек, профану может показаться слишком хрупкой.

– Это что, детская игрушка? – с издёвкой поинтересовалась Анита.

Пилот Манюэль, гордившийся своим аппаратом, поспешил заметить: такой же самолет у Аль Капоне. Довод, видимо, веский – планы откладывать не стали.

– Ты даже представить себе не можешь, с каким трудом мы добрались! – Облокотившись на стойку регистрации в отеле «Бревурт», Фрида бурно жестикулирует, рассказывая о своих впечатлениях Люсьене. – Мы чуть не разбились раз двадцать, наверное! Никогда больше не сяду в эту груду металлолома! Мэри, эта чокнутая, в восторге. А Анита, сжимая мою руку, безостановочно пела «Мне по нраву только ты». Нам пришлось приземляться шесть раз! Там, наверху, самолет так сильно шумит и трясется – казалось, у меня в груди ребра танцуют. На третий день приземлений и взлетов я решила попрощаться с Манюэлем и пересесть на поезд. У меня было чувство, что я снова переживаю Аварию.

– Хочу напомнить, Фрида, что это была твоя идея! – вмешалась Мэри. – Ты весь ужин опутывала красавца Манюэля своими чарами.

И этим вечером четыре девушки встретились в Гарлеме.

Четыре брюнетки, Фрида прозвала компанию ЖЛ – Жрицы Любви. Платье-чарльстон, волнистые укладки, и лишь одна в костюме с галстуком – Фрида: она коротко острижена, одета как мужчина. В кожаной куртке. Они решили выйти на улицу и снова окрасить ночь в фиолетовый. Им нужен джаз и крепкий алкоголь. Люсьена предложила отправиться в джазовый клуб «Коттон». Несколько лет назад она видела в нем Дюка Эллингтона, в разгар сухого закона там под столами безмерно употреблялись наркотики.

– Джаз – что это вообще такое? – вдруг спрашивает Фрида у подруг.

О джазе она уже слышала, когда приезжала в Америку, но Фриде нужно понять происхождение окружающих ее вещей, все уточнить; так же прекрасным утром на закате своей жизни многие задаются вопросом: «Что такое дружба? Что такое время?»

– Попробуй объяснить мне простыми словами.

Люсьена отвечает:

– Джаз – это как волна. Но вместо того, чтобы отхлынуть, она накрывает тебя с головой, и ты в восторге.

– Да, – добавляет Анита. – Это всеобщий безбожный обморок.

Мэри, смеясь, делает вывод:

– Это свинговая качка!

И Фрида, словно наивный ребенок, играющий в матрешек, задает новый вопрос:

– А что такое свинг?

Люсьена молчит. Обдает ее пронзительным взглядом.

– Из Нью-Йорка ты уехала в мексиканском платье, готовая поделиться свежестью с солнцем. В длинные волосы были вплетены ленты и цветы. А сейчас ты прямо как мальчишка. Одна Фрида в поисках другой Фриды.

– Твои слова напомнили мне о картине, на которой я нарисовала Манхэттен. Изобразила веревку, а на ней на плечиках висит мое платье… Когда-то Диего создавал фреску для Рокфеллера.

– Помню, Фрида. С одной стороны веревка привязана к кубку, с другой…

– К сидушке белого фаянсового унитаза. То был единственный раз, когда я решила сделать коллаж.

– Почему ты написала ее?

– Я хотела вернуться в Мексику, между мной и Диего вспыхнула вражда. Платье на плечиках – это я, а вроде и не я. Сначала ты создаешь образ, и тебя видят именно такой, но потом теряется понимание, кто ты есть на самом деле. И сейчас я даже не знаю…

– Ты даже не знаешь, где оставила наряд Фриды Кало?

– Люсита, прикури мне, пожалуйста.

Взяв под руку Аниту, Люсьена расталкивает всех в клубе и ищет свободный столик. Обнаженные танцовщицы на сцене накаляют воздух, виртуозные парочки распалены музыкой. Фрида удивлена: повсюду подвыпившие белые, а вот черных нет, только выступающие или официанты.

– Но мы же в Гарлеме.

– Черных сюда в качестве посетителей не пускают, Фрида.

– Шутишь? А евреев они пускают?

– Ты права, выматываемся. Идем в «Савой».

В клубе «Савой» Люсьена и Фрида сели в сторонке, Мэри и Анита завороженно слушали band[97], а официанты в беспокойном рваном ритме подносили им бутылки cheap[98] бурбона.

– Когда вы уехали в Мексику, я думала, у вас с Диего все наладится. Фрида, твое письмо… Я не смогла сдержать слез… Какая же сука эта Кристина…

– Почему, Люси? Странно, конечно, но мне кажется, мы стали с ней ближе. Будто теперь у нас с ней один секрет на двоих, будто мы пережили одно и то же бедствие.

– Вы до сих пор общаетесь?

– Сначала я перестала. Не могла. Я убежала, на оставшиеся деньги купила в центре Мехико квартиру. Теперь я на мели. О том, чтобы просить денег у Диего, и речи быть не может. Но сейчас да, с Кристи мы видимся. И похоже, вся эта ситуация дается ей тяжелее, чем мне.